Дмитрий Володихин - Средневековая Москва

Около 1566 года московские типографские мастера, видимо, по поручению правительства переселились на территорию Речи Посполитой, чтобы нести духовное просвещение многочисленным православным общинам. Отъезд их из Москвы автор этих строк вслед за историком Е. Л. Немировским датирует периодом между последними двумя месяцами 1565 года и летом 1566-го. Именно тогда между Иваном IV и Сигизмундом Августом [12] Государь Польши и Великого княжества Литовского до своей кончины в 1572 году. велись переговоры, а боевые действия, шедшие между двумя державами с 1561 года, надолго прервались. Но впоследствии, притом довольно быстро, война все же возобновится. А в конце 1565 года, как минимум до последних чисел октября, Иван Федоров еще оставался в Москве и занимался печатью второго «Часовника».

Не желая прослыть «агентом Москвы», Иван Федоров впоследствии утверждал, что в Москве подвергся незаслуженным гонениям, даже обвинениям в еретичестве. Эти его заявления хорошо известны по послесловию к «Апостолу», изданному Федоровым во Львове (1574). Вот точная цитата: «…Сия же убо не туне начахповедати вам, но презелнаго ради озлобления, часто случающегося нам – не от самого государя, но от многих начальник и с[вя]щенноначалник и учитель, которые на нас, зависти ради, многия ереси умышляли, хотячи благое во зло превратити и Божие дело вконец погубити, якоже обычай есть злонравных и ненаучоных и неискусных в разуме человек. Ниже грамотическия хитрости навыкше, ниже духовнаго разума исполнении бывше, но туне и всуе слово зло принесоша, такова бо зависть и ненависть, сама себе наветующи неразумием, како ходит и о чем утверждается. Сия убо нас от земля и отечества и от рода нашего изгна и во ины страны незнаемы пресели. Егда же оттуду семо преидохом и по благодати Богоначалного Иисуса Христа Господа нашего, хотящаго судити вселеннейво правду, восприяшя нас любезно благочестивый государь Жикгимонт Август, кроль польский и великий князь литовский…»

Но это могло быть и даже, скорее всего, было частью своего рода «легенды»: вынуждены бежать, натерпелись от злых непросвещенных начальников, жертвы московских варварских порядков и т. п.

Проезд через «литовский рубеж» столь крупной фигуры, да еще с подводами, груженными типографским оборудованием (известно, что часть оборудования, использовавшегося в Москве, видимо матрицы или пунсоны, Иван Федоров применял и в Литве), а также тяжелыми книгами [13] Известно, что в Заблудов Иван Федоров привез свой «Апостол» в переплете, «доски в коже с тиснением», – книгу объемную, тяжелую, и, можно полагать, это был не единственный экземпляр. , вряд ли мог пройти незаметно, «по-партизански». Да и типография, им оставленная в российской столице, не была разорена или сожжена, а продолжала функционировать. Твердо известно, что впоследствии там использовались шрифты времен Ивана Федорова. Вероятнее, конечно, другое: первопечатники двигались не вопреки запрету московских властей, а по их прямому распоряжению. Отсюда почтительное – даже в «легенде» – отношение к царю Ивану Васильевичу. В 1573 году, когда началась подготовка львовского «Апостола» к печати, Речь Посполитая переживала бескоролевье: Сигизмунд Август уже лежал в гробу, а Генрих Валуа еще не занял престол. В 1574 году, когда «Апостол» выходил из печати, Валуа уже пребывал на престоле, но выглядел там как залетная птица: побудет недолго и вспорхнет, чтобы вернуться во Францию. Иным же претендентом на трон являлся в ту пору сам русский царь Иван IV, поэтому Иван Федоров не мог злословить о государе, подрывая его репутацию в условиях, когда избрание еще возможно.

Другое дело некие обезличенные «начальники»: по их поводу можно браниться сколько угодно, ибо непросвещенное начальство было, есть и будет везде и всегда, как дождь или зной. Ругать его – все равно что ругать непогоду: все понимают, никто не обижен.

Вероятнее всего, никаких гонений Иван Федоров и Петр Мстиславец в Москве не претерпели. Более того, следует повторить и подчеркнуть: все дело их великое явилось плодом сознательных усилий Русского государства и Русской церкви. Иными словами, в столице России оба книгопечатника являлись важными особами.

Существует гипотеза (правда, не вполне доказанная), согласно которой Иван Федоров получил образование в Краковском университете. Некий «Иван Федоров Москвитин» получил там ученую степень бакалавра в 1532 году [14] Большое сомнение вызывает эта версия, поскольку во львовском «Апостоле» 1574 года сам Иван Федоров сообщает, что переселился после московской своей деятельности в «страны незнаемы». Но если он жил и учился когда-то в Польше, отчего же земли Речи Посполитой сделались для него «незнаемыми»? Есть тут поле для серьезных колебаний в истинности приведенной версии. . Тот ли учился в Кракове Иван Федоров, бог весть, просто в университетских документах упоминается учащийся с именем «Иван Федоров из Петковиц», или, иначе, «Иван Федоров Москвитин». Если все же он, значит, культура западнорусского (белорусского) православия была ему знакома. Тогда Федоров ехал работать в страну, издавна ему не чуждую. Но даже если краковский бакалавр Федоров – другое лицо, все равно у искусного московского печатника на территории Литовской Руси должно было найтись немало покровителей. Православные магнаты в ту пору вели тяжкую борьбу и с католической пропагандой, и с усилиями протестантов разных мастей укорениться в Великом княжестве Литовском. Православный печатник в этой борьбе был очень и очень кстати. Более того, нельзя исключить и особой договоренности между митрополитом Московским Афанасием и кем-то из православных аристократов Великого княжества Литовского о том, чтобы западный доброхот принял под свое крыло московского мастера. Переписка на религиозные темы велась, московско-литовский рубеж вовсе не был в ту пору непроницаемым барьером, более того, известно, что главам Русской церкви от полудержавных православных магнатов Литовской Руси время от времени приходили драгоценные подарки, подносимые из почтения к их сану: на сей счет сохранились документы.

При этом русско-литовская знать, потенциальные покровители Ивана Федорова, могли вовсе не иметь добрых чувств к царю Ивану IV. Они участвовали в боевых действиях и дипломатических интригах, направленных против него. Но отношение к правителю – одно, а отношение к вере – другое. Не планируя каких-либо совместных, тем более союзнических акций в сфере политики, они могли сознательно и со спокойной душой принимать помощь в области религиозной. Жестоко конфликтуя, быть может, с «государем московитов» и даже ведя с ним войну, они не отказывались от мысли получить поддержку от Русской церкви, даже если она примет вид пожалования из царской руки. Тут нет особенного противоречия, если осознавать всю напряженность религиозной борьбы, которая велась тогда в Литовской Руси между тремя конфессиями. Если бы не давление со стороны католиков и протестантов, православные магнаты, вероятнее всего, не задумались бы о такого рода вспомоществовании.