Алексей Мальцев - Избач

В следующей комнате Федору ударил в нос незнакомый запах.

– Это лавандовое масло, – уловив гримасу на его лице, пояснил фельдшер. – Я сегодня утром разлил немного по неосторожности. Здесь у меня мази, тут кислоты… Камфора, настойки…

– Зачем мне все это? – недовольно поинтетесовался гость. – Лучше поведай, насчет этого… спасенного… ты ничего не путаешь? – осторожно сменил тему Федор, с трудом «переваривая» услышанное. – Он точно… уполномоченный ГПУ?

– Ничего я не путаю, он сам мне сказал, – обиженно пробурчал Василь, направляясь обратно. Уже на крыльце, затушив светильник, раздраженно пояснил: – Байгулов его фамилия, зовут Назар Куприянович. Советую запомнить!

Федору вдруг стало душно на осеннем ветерке. Жизнь продолжала подбрасывать ему один сюрприз за другим. На этот раз выпало спасти ГПУшника. Что-то дальше будет?!

Ну и имя – Капитолина! Вот Лина… Линочка… – другое дело. Необычное! Звонкое! Словно клином, вышибло оно из головы Павла все, что в ней было до этого. Сейчас ни о ком больше думать не может, кроме как о ней, о Капитолине Сидорук. Голубоглазой, русоволосой, доверчивой.

Вроде, недавно выписался из больницы, вернулся в Огурдино, а уже скрутила она его по рукам и ногам. И ведь замужняя, несвободная вроде. Свела с ума мужика.

Зинаида уж и так старается угодить Павлу, и эдак, а он все одно – в другую сторону глядит. Встретила как мужа – стол накрыт, бутылёк самогона, как полагается, возвышается на самом видном месте, и сама Зинаида красавица – глаз не отвести.

Только Павел к тому времени с Илюхой Гимаевым, секретарем партячейки, успел уже по полю колхозному прогуляться. Как увидел Капитолину возле мужниного трактора, так и спекся. Слетел с катушек.

Илюха, помнится, шагая рядом, ему про урожай талдычит, в курс дела вводит, а Павел глаза косит в сторону. Вроде и поддакивает партийному секретарю, а в голове только она. Выходит, любовь с первого взгляда.

Кстати, и мужа ее тогда разглядел, Романа, единственного тракториста в деревне. Работящий мужик – сразу видно, себе цену знает. Дурака на трактор не посадят. Крепкий, ладно сбитый, словно молодой гриб-красноголовик. Против такого Павел бы не стал в кулачном бою выходить один на один – ребра может поломать.

Подумал еще тогда – повезло мужику, такую жену отхватил. А уж когда с ней глазами встретился – Гимаев для Павла в тот же миг в пустое место превратился, не стало его.

– Ты где-то сейчас не здесь виташь, – Капитолина провела травинкой по его щеке. – Думкой своей. Далеко где-то… В другом месте. Я угадала?

– Почти. Думал, сколько еще вражьих пуль придется получить, пока, наконец, социализм на всей земле построим, – заученно произнес Павел, отбирая у нее травинку. – Окончательно и бесповоротно. Пока две только схлопотал, остальные впереди.

– Зачем под пули-то лезть? – насторожилась Капитолина, испуганно взглянув на него. – Никак вам не терпится перестрелять друг дружку? Других-то дел нет, чо ли?

– Выходит, нет, – развел он руками. – Это сейчас самое важное. Кулацкое отребье по своей воле ничего не отдаст, ясно ж, как божий день, приходится силой отбирать. Революция для того и задумана была, чтобы рабочие и крестьяне взяли власть в свои руки.

– Вот слушаю я тебя… И свою думку думаю, как ты можешь людей так делить – кто кулак, кто середняк… Легко у тебя получатся…

– Хе-хе… Как могу… А классовое чутье для чего дано? Между классами – антагонизм, запомни! Причем непримиримый, Карл Маркс так и пишет.

– Взять хотя бы соседа нашего, Елисейку Юхина, – продолжала Капитолина, пропустив его слова мимо ушей. – Мы с ним вместе росли, у него вся семья работат с утра до ночи. Чуть свет – уж в поле. Когда он кулаком-то стал?

Она приподнялась на руках, ее налитые коричневые соски при этом качнулись в разные стороны, словно их задел кто-то невидимый. Павел не удержался, протиснулся под них головой, поймал губами сначала один, потом другой.

– Когда наемный труд начал использовать, тогда и стал. Вам, бабам, политической грамотности не хватает, – подытожил он, оторвавшись на миг от ее аппетитных грудей. – Но, может, за это мы вас и любим. Каждый должен своим делом заниматься. Мужики – социализм строить, а вы – детей рожать, да нас ублажать.

Эту полянку в зарослях возле самой Кузьминской заимки они облюбовали неделю назад. Всякий раз, как только Роман, муж Капитолины, уезжал на тракторе по колхозным делам, это был им знак. Трактор далеко слыхать – вся деревня знает, где Сидорук пашет.

Павел понимал, что по отношению к Зинаиде поступает нехорошо, нечестно. Она к нему со всею душой, а он… Однако поделать с собой ничего не мог. Хотел даже съехать от нее поначалу, чтобы не чувствовать угрызений совести. Но председатель колхоза Устин Мерцалов доходчиво пояснил ему, что пустыми дворами Огурдино и раньше не могло похвастаться, а после пожара их не осталось совсем. Тут погорельцам жить негде, а он собрался от Зинаиды съезжать! Не ко времени!

Какой был пожар, Павел помнит. Еще бы не помнить! В схватке с поджигателями он и пострадал. Чуть не окочурился, уже слегка свесился, как говорили когда-то мужики в железнодорожном депо, на ту сторону. Но, слава богу, выкарабкался, вырвали его из цепких лап смерти доктора. Спасибо им за это. Две пули достали из молодого тела. Отдали на память, носит их теперь Павел в кармане у самого сердца. Как талисман.

Картина, увиденная им в Огурдино после возвращения, оказалась не для слабонервных: многие дома сгорели, остались одни головешки. Храповцы отомстили с лихвой: Углева повесили на столбе, многих баб изнасиловали, скот угнали. Ну, и главное – сожгли амбар с зерном.

Правда, редкие очевидцы утверждали, что перед этим несколько груженых подвод уехали в неизвестном направлении. К такому же выводу пришел и Илюха Гимаев после того, как полдня обследовал пепелище:

– Пожар для отвода глаз, увезли зерно храповцы, зуб даю.

Среди трупов было найдено тело и самого атамана, Гришки Храпа.

Неожиданно поблизости раздался треск. Капитолина отпрянула в сторону, прикрывшись тут же лежащим сарафаном, а Павел перевернулся и вскочил на колени. Среди редкой осенней листвы он разглядел на соседней березе пьяно улыбающегося скотника Никифора Цыпкина. Под наблюдателем трещали ветки, он вот-вот мог свалиться, но, похоже, ради только что увиденного стоило рискнуть здоровьем.

Кныша как ветром сдуло, он кинулся к березе и принялся трясти ее что было силы. Скотник с треском свалился. Не давая ему возможности опомниться, тысячник накинулся на него, нанося удар за ударом. Никифор прикрывал голову, но по причине пьяного состояния не поспевал за тысячником. Очень скоро губы скотника превратились в кровавую лепешку, глаз заплыл, а из носа побежала кровь.