Елена Серебрякова - Камень власти

Прошли три версты. За кормой образовалась лодка с десятком оборванцев. Вскоре слева подплыла посудина с таким же количеством ушкуйников, наконец прямо по курсу встал кебат. Сосчитать бандитов не случилось. Со всех сторон громыхнули выстрелы. Гридени достали пищали и наугад ответили. Ну что три ствола и пищаль Матвея против трех лодок, набитых вооруженными бандитами. Речники плашмя упали на дно лодки, Матвей повалил на них немца. Весьма странное ощущение, когда видишь вспышку огня, чувствуешь, как твой чепец на голове разлетается в клочья, голову ото лба до затылка прошибает горячая волна, а выстрела ты не слышишь. Понимаешь, что остался жив только тогда, когда продолжаешь дышать и чувствовать свое тело.

Краем глаза Матвей увидел, как с боковой лодки бросили привязанный к веревке крюк. Речники, бросив управление, обрекли свое судно на беспорядочное кружение и тем спасли всех. В следующую секунду с берега грянуло много-много выстрелов. Ушкуйники начали прыгать в воду, некоторые, раскрасив пространство вокруг себя в красный цвет, бесследно уходили в речную пучину.

Более всех не повезло одному рабочему, бандитская пуля пробила ему грудь, и он умер. Одному гриденю пуля угодила в плечо. Раскаленный свинцовый шарик пробил кафтан, рубаху, вспорол на плече мясо и выскочил с другой стороны. У Матвея оказалась разорвана на голове кожа. Ежели пуля прошла бы чуть ниже, то это был бы конец. Слава Богу, у немца не оказалось ни царапины.

Стрельцы, закаленные в подобных боях, имели при себе скрутки отбеленных тряпок и присыпки от заражения крови. Обработали плечо гриденю и голову Матвея. Уже слышались шутки, типа теперь ходить Матвею без чепца, поскольку голова и так прикрыта.

Рабочего похоронили, фамилии его никто не знал и помянули раба Божьего Георгия.

Сменщиком Матвея оказался сослуживец по приказу – подьячий Семен Раменный. Ему коротко сообщили о выполненной работе и рассказали о битве с ушкуйниками. Быть до конца откровенным, было не принято. Обоюдная подозрительность, как инерция от периода правления Ивана Васильевича, себя не изжила. Да изживет ли себя когда-нибудь, оказалось неясно. Перед расставанием Матвей поведал Семену, что немец ведет свои записи в отдельной книжице и тайно хранит их в одном из двух сундуков.

Заехать к Фоме в Углич и забрать копии из книжицы Циммермана не случилось. По пути рана начала беспокоить, появилось головокружение и позже жар. Добрались до Москвы с большим трудом. На Тверской заставе стрельцы остановили карету с ямщиком без господ и на ней лежачего Матвея привезли домой. Румянцев быстро примчался с лекарем. Матвей метался на кровати и что-то бубнил. Лекарь разбинтовал голову и увидел нагноение, промыл и прочистил рану, достал стальную иглу и клубок ниток. Сшил края раны, а снятую повязку велел сжечь. Забинтовал голову свежей тряпицей, в чеклажке с водой разболтал порошок. Почти насильно напоил раненого через носик маленького чайника.

Всю ночь Матвей лежал в бреду и потел на две смены рубах. К утру пришел в сознание и первого, кого он увидел, была дочь Степана Владимировича – Дарья.

– Вот и слава Богу, Матвей Еремеевич, к жизни возвращаетесь. А то, ишь, надумали помирать, на тот свет я вас не отпущу. Вы мне на этом нужнее.

Матвей пролепетал какие-то слова и тут же спросил про Степана Владимировича. Дарья передала, что батюшка обещал прибыть к вечеру.

– А пока, Матвей Еремеевич, накормлю вас кашкой, потом поведаю о похождениях одного царевича в дальние края. Мне о том еще бабка сказывала.

Матвей поел и начал слушать Дарьин сказ, не заметил, как заснул. Проснулся от громкого говора Степана Владимировича. За окном то ли наступил вечер, то ли уже была ночь. Матвей попробовал встать, но попытка из-за бессилия не удалась. Он сумел только сесть на кровати.

– С возвращением, – сказал дьяк.

– А где Дарья? – вырвалось у Матвея.

Румянцев довольно улыбнулся и сообщил, что дочь его придет утром, а ночью у кровати будет дежурить один из трех гриденей.

Матвей хотел доложить о результатах своего похода, но Степан Владимирович уже опросил гриденей и имел полную осведомленность. Ему оставалось только задать несколько вопросов.

– Для чего немца в бане парил? – спросил дьяк.

– Исполнял ваше задание. Пока я парил немца, один мужик с редким даром переписал на отдельных листах все, что ученый доверил своей книжице.

– Где же переписи?

– Остались для пущей сохранности в Угличе у Фомы Ухвата, купца, который нас приютил.

– Не замечал раннее за тобой такой доверчивости.

– Не будь Фомы, я сам ничего не смог бы сделать.

– Пока записи не увижу, не поверю твоему мнению о Фоме, да и в тебе не хотел бы разочаровываться. А что за записка в воске, коею под Калязиным нашли?

– Сия записка лежит во внутреннем кармане моего кафтана. Можете пойти и достать ее. Мало ли чего, ведь я почти три дня находился в беспамятстве.

Дьяк вернулся с тем самым пергаментом и передал письмо Матвею.

– Твоя находка, ты и читай.

Матвей мог не заглядывать в пергамент. Он знал наизусть весь текст. Начал говорить медленно, устремив свои глаза в потолок. Степан Владимирович слушал внимательно, то место в письме, где указывался камень, попросил повторить еще раз.

– Богата земля наша тайнами. Порой о таком услышишь, что в голову никогда не придет.

– Не понятно, как шведы проникают к нам и путешествуют по нашим землям будто у себя дома. Насколько знаю, мы им разрешения на хождение по Волге не давали.

– Будем разбираться. И депешу их надобно проверить. Только сперва найти этот камень с куриной лапой. Коли таковое существует – одно, коли нет – чего тогда время тратить?

Хлопнула дверь, пришел гридень на ночное дежурство, поздоровался и вышел на крыльцо дабы не мешать разговору. Но Степан Владимирович сразу засобирался и уже на пороге заявил:

– Перевозить депеши в воске под видом свечей – хорошая идея. Эдак взял десятка полтора свечей, в одну письмо поместил и вези куда хочешь. Храни на самом виду.

Выздоровление Матвея началось только на шестой день. Светлое время Дарья проводила у постели раненого, кормила, поила, давала составленный лекарем порошок. Лекарь еще дважды посещал Матвея, третий раз на одиннадцатый день выдернул нитку, которая сшивала разорванные края кожи. Прощаясь, пожелал Матвею более не подставляться под пули. Однажды к вечеру во дворе появился посыльный от Степана Владимировича. С ним двое незнакомых мужиков. Матвей и Дарья сидели на крыльце и любезничали. Посыльный поздоровался и попросил Матвея спуститься к ним.

– Вот он самый настоящий Матвей Еремеевич Прозоров, – сказал посыльный, указав пальцем на хозяина.