Сергей Евгеньев - Фабрикант

– На то ты и хозяин, чтобы эти проблемы решать. Только я думаю, что если с людьми по совести поступаешь, они также работать станут. Строгость тоже нужна, мы же хозяева, тут твоя правда. Предложение же твоё не от строгости, а от жадности.

– Нашли совестливых. У нас на Томненской фабрике, Александр Петрович, четыреста с лишком душ трудится. Мужиков половина, другая половина бабы да малолетние обоего пола. Я им целую колонию жилую выстроил: дома, казармы. Для детей отдельная казарма. Избы в соседней деревне для них скупил. Больницу построил, инструментом её оснастил. Казалось бы, живи да радуйся! Работа есть всегда, жильё под боком. Харчи – в фабричной лавке забирают и готовят артелью, если холостые. Семейные сами по себе столуются. Так ведь нет! Харчи в лавке заберут и тут же за бесценок продадут, а то и прямо на водку обменяют – у меня она не в заводе. Как летом жара наступает – ящиков с фабрики принесут, на берегу шалашей настроят и живут не в казармах, а там, пьянствуя в свободное время.

– Ну а чем им заниматься прикажешь? Колония – дело хорошее. Выстроил ты её, потому что там вообще пустырь был, кто бы к тебе работать без неё пошёл? Но после работы куда человеку деться? Никакого развлечения нет. Вот и бегут за водкой. Дело это, конечно, дрянное, но такова природа человеческая – к плохому более склонная. Её воспитывать надо, причём с детства. Заведи школу, чтобы малолетние не пьянство родителей видели, а полезному учились. Церкву выстрой, чтобы батюшка усовестивал.

– Они, господин Коновалов, бывает себя хозяевами чувствуют. Усовестишь их, как же… Захотим – будем работать, не захотим – не будем. На всей фабрике всего сорок прядильщиков и присучальщиков ещё столько же. Самая подлая порода. Загуляют – всем остальным работы нет, триста с лишком человек можно по домам распускать. И знают, мерзавцы, что от них вся работа зависит. С администрацией держаться дерзко. Как с такими быть? Я считаю, не грех и нам свою силу показать, мы на наших фабриках хозяева!

– Неужели и этим прядильщикам расценок снизишь? – поинтересовался Коновалов-старший.

– Им не буду. Убегут на другую фабрику или озорничать начнут. От тех я слишком зависим. А здешним бежать некуда, у соседей работников хватает. Но не худо бы было в вопросе оплаты труда нам единую позицию занять, чтобы ощущали, кто тут главный.

– Никанор, а ты согласен? – Александр Петрович посмотрел на старика, тихо сидящего в углу. Тот лишь пожал плечами.

– Мы с Никанором Алексеевичем вместе это решение приняли, – ответил за него Кормилицын.

– Воля твоя, Михаил Максимович, но я такого делать не буду. На моей фабрике многие уже десятки лет работают. Никто тебе не скажет, что Александр Коновалов когда-нибудь слово своё нарушил или не заплатил обещанного. И ты ещё раз всё взвесь – не выйдет из твоей затеи ничего хорошего.

Видя, что толку от разговора не будет, Кормилицын умолк. Коновалов с Разорёновым повспоминали былое. Наконец гости откланялись.

– Другие согласятся расценки понизить? – спросил Саша у деда, когда коляска Разорёнова скрылась вдалеке.

– Не думаю, нужды в этом большой нет, а выгода сомнительная. Соседи не первый год мануфактурным производством занимаются. Люди все опытные и осторожные. Думаю, они сначала посмотрят, что из этого выйдет, а потом уж и решат. Торопится Михаил, хочет всё и сразу. Боится, видимо, что другие его обойдут, вот и спешит прядильную фабрику скорее восстановить. А может ткацкую расширить. Наша фабрика в Бонячках тоже ведь сгорела, аккурат в год твоего рождения, на масляной неделе. Дни нерабочие были, чего полыхнула, так и не поняли. Не застраховал я её тогда. Может и вправду сама, а может и помог кто, до сих пор не знаю. Долго я её восстанавливал, потихоньку, шаг за шагом. Кабы не тот пожар, и у нас бумагопрядильное производство завёл бы уже, но Господь по-другому рассудил. И видишь, не хуже вышло.

– Чего гости предлагали? – спросила Екатерина Ивановна, тихонько вернувшаяся к мужчинам.

– Безделицу какую-то, – ответил Александр Петрович.

Саша живо пересказал маме содержание разговора.

– Как Никанор Алексеевич своё предприятие зятю доверил? Михаил Максимович купец грамотный, но уж очень … своеобразный, – женщина обняла сына и прижала к себе. – Вот Саша у нас умный и серьёзный растёт, такому семейное дело доверить не страшно.

– Кому ещё Никанору было фабрики передать? Две дочки в младенчестве умерли, только Татьяна выросла во здравии. Больше наследников нет. Зять хоть из фабрикантов, пусть и мелких. У нас по этой части забот больше, чем у государя-императора. Тому чего? Преставился ко Господу, а кто после тебя править будет – всё в законе прописано: или старший сын, или младший брат, а уж какой он правитель окажется – это как повезёт. А своё дело абы кому не передашь. Сколько мне ещё отмерено – я проработаю, здоровье бы было. Потом на Ивана всё оставлю, да ты ещё присмотришь, а там и Саша подрастёт. Вот пусть и распоряжается. Толк из тебя, внучок, выйдет, здесь я согласен.

– Ты до ста лет живи, – Саша наклонил голову, чтобы дед не увидел заблестевшие в глазах слёзы.

– Постараюсь, внучок, постараюсь. – Александр Петрович грустно улыбался. – Я и так славно пожил. Как в Псалтыри сказано: «Дней лет наших – семьдесят лет, а при большей крепости – восемьдесят лет, и самая лучшая пора их – труд и болезнь, ибо проходят быстро». Мне семьдесят семь уже. Спасибо Господу, силу телесную и разум пока не отнимает.

– Почему они вам решили такое предложить? – Екатерина Ивановна осторожно увела беседу от грустных тем. – С подобным бы лучше обратиться к … более бережливым.

За столом раздался дружный смех. Все поняли, что речь идёт об известной купеческой династии, жившей неподалёку. Богатейшие люди, зарабатывавшие торговлей, мануфактурным производством и много ещё чем, отличались какой-то неумеренной скупостью. Мальчик навсегда запомнил историю про голубей, которую о них рассказывали. Не давало купцам покоя, что в их конюшне помимо лошадей, овёс охотно клюют голуби, чувствующие себя там, как дома. Расход-то возрастал. Проблема была серьёзной: голубь – птица особая, олицетворяющая Дух Святой. Вредить ему нельзя. Решено было бесполезных едоков отловить и увести подальше, за десяток вёрст, к другой фабрике. Через несколько часов птицы были в родной конюшне. Попытку повторили. На этот раз увезли совсем далеко, но и это не помогло – они вернулись. Посетовав друг другу на посланцев Святого Духа, купцы с незваными едоками смирились.

Уже совсем стемнело, видимый мир заканчивался вместе со светом керосиновой лампы на столе, дальше всё утопало в темноте, словно там и не было ничего, а во всей вселенной есть лишь луна со звёздами, да трое собеседников, сидящих у самовара. Идиллию прервал чей-то смущённый кашель из тьмы у калитки.