Малхаз Цинцадзе - Нестор

– Неужели для этого надо было приходить в два часа ночи?!

Зервас подмигнул другу и удовлетворенно кивнул.

– Двое в столовой и один в дверях. Всего трое. Рита, теперь ты.

Ребята спрятались за ширмой, а Рита смело открыла дверь.

– Собрались уже? – недовольно проворчал матрос.

– Помогите, пожалуйста.– Рита отошла к окну.– Не могу застегнуть на спине.

– Что, от страха пальчики дрожат? – следуя за девушкой, усмехнулся Астафьев.

В тот же миг за его спиной вырос Зервас. И пока Иосава прикрывал дверь, Зервас обрушил белый эмалированный таз, в котором девушки иной раз мылись за ширмой, на голову матроса «Онеги». Таз был завернут в платье старшей сестры, поэтому звук получился негромкий, а эффект – отличный. Матрос замер, будто увидел далекий райский остров, и мягко повалился на пол. Сразу же в шесть рук его запеленали в простыни, а в рот запихнули Асины модные, выше колен, из французской вискозы, розовые панталоны.

– Сестра меня убьет за них!

Зервас взвесил в руке тяжелый маузер, покачал головой – хороший трофей. Потом нахлобучил на голову бескозырку «Онега» и сказал:

– Это скальп врага. Займемся остальными.

Сначала было недоумение, потом надежда, что произошла ошибка, затем возмущение, а теперь в душу профессора Макарова прокрался страх. Это был не жандармский офицер, перед которым можно было выступить с гневной речью о правах и свободах и получить неприятный, но все-таки подобающий профессорскому положению вежливый ответ. Теперь посреди его столовой стоял высокий, одетый в пальто, вооруженный человек, а за ним, спиной к прихожей, солдат с длинной, почти в рост человека, винтовкой. Несчастная напуганная Таисия Христофоровна жалась к мужу. Веснянен смотрел на семью Макаровых безучастным взглядом и говорил такое, от чего уже не страх, а ужас охватывал профессора. Он чувствовал себя не уверенным преподавателем, лучшим специалистом по подвижным составам и тягам, а обреченным тормозным кондуктором, который не может остановить соскальзывающий в пропасть вагон.

Товарищ Веснянен говорил размеренно, четко, без сомнений и послабительных интонаций:

– Нет, барышня, вы ошибаетесь. Сейчас всего лишь двенадцать двадцать, а к двум вас всех, возможно, уже расстреляют.

Таисия Христофоровна вскрикнула и прижала к себе Асю. Вагон рухнул, профессор не верил своим ушам.

– О чем? О чем вы говорите? – голос сел и стал сиплым.– За что вы хотите нас расстрелять?

– За контрреволюционную деятельность. За подрыв молодого рабоче-крестьянского государства.

– Какая контрреволюция, какой подрыв? Я всю жизнь локомотивы строил. Я инженер, я студентов учу.

– Мы знаем все. Судя по вашему выступлению на собрании преподавателей высших учебных заведений, которое вы тайно провели на квартире доцента Куликова, учить вы больше никого не будете.

Из прихожей послышались шаги.

– Ну что ж, – не оборачиваясь, сказал Веснянен,– похоже, все собрались. Товарищ солдат, вы с этим… Астафьевым проводите господ контрреволюционеров к авто. А я здесь осмотрюсь.

Но товарищ солдат вместо ответа странно крякнул, а невозмутимый Веснянен, обернувшись, уставился прямо в дуло направленного на него маузера. Младшая дочь профессора пришла не под конвоем матроса «Онеги», а с двумя высокими молодыми людьми. То, что они молоды, было видно сразу, хотя ниже глаз лица прикрывали сложенные треугольником белые повязки, в которых Таисия Христофоровна без труда узнала наволочки подушек своих дочерей, а одному лоб прикрывала сдвинутая на брови бескозырка. На полу, раскинув ноги, прислонившись к стене, сидел солдат с широко раскрытыми удивленными глазами. На лбу набирал синеву ушиб – Зервас сбил его с ног рукояткой револьвера. Иосава подхватил выпавшую из рук винтовку и направил ее на бывшего владельца. Зервас подошел к Веснянену поближе.

– Что за маскарад? – возмутился чекист.

– Садитесь, а руки положите на стол, не то… – Константин хотел вспомнить какую-нибудь эффектную фразу из Густава Эмара или Карла Мая, но ничего, кроме «Виннету, все сказал», в голову не шло, поэтому закончил просто: – Не то пристрелю.

Веснянен подчинился беспрекословно, и Зервас впервые понял, какой силой убеждения обладает оружие.

– Собирайтесь, профессор. Вам здесь оставаться нельзя,– сказал Иосава.

– Но я ни в чем не виноват. Я докажу это. Товарищей чекистов неправильно информировали.

– Приват-доцент Копелюжный тоже ни в чем не был виноват. И где он? А профессор Рунге? А Липкин из механической лаборатории? Где они все?

– Боже! Мне и идти-то некуда! —Профессор развел руками. Обвел взглядом комнату, жену, дочерей. Зервас тем временем вынул наган Веснянена и передал его Иосава. Тот прислонил к стене винтовку и направил на солдата теперь уже револьвер.

– Быстрее решайте, профессор,– поторопил Иосава.

Страх перед ЧК пересилил. Таисия Христофоровна схватила мужа за руку.

– Мы не останемся, правда, Саша?

– Не допускайте ошибку, профессор,– спокойно проговорил Веснянен.

– Молодые люди неопытны, расположены романтично. А у вас семья. Отправляться в бега в вашем возрасте чревато. Мы дадим вам возможность оправдаться. Поверьте, вас внимательно выслушают.

– Не слушай его, папа,– вмешалась Ася.– Десять минут назад он обещал нас расстрелять. Ему нельзя верить. Надо бежать, пока нам помогают эти двое незнакомцев.

Профессор вспылил:

– Да кто это?! Как вы оказались в моем доме? Хоть лица у вас и прикрыты, но, по-моему, я вас знаю.

– Это наверняка ваши студенты,– подсказал проницательный Веснянен.– Слишком хорошо знакомы с жизнью института.

Зервас ткнул в спину дулом револьвера.

– Еще слово – и следующую речь будете произносить перед Энгельсом!

Профессор всплеснул руками.

– Ну да, конечно! Это же…

– Молчи, Саша! – одернула мужа Таисия Христофоровна.– Молодые люди хотят нам помочь. Я понимаю, это трудно, но мы должны бежать.

– Но я ни в чем не виноват! – опять повторил профессор.

– Папа! – твердо сказала Ася.– Я не собираюсь отправляться в ЧК. Или мы уходим все, или я ухожу с этими людьми.

– Я тоже,– поддержала сестру Рита.

Профессор был в смятении. Он припомнил вечер, даже не собрание, так, дружеское чаепитие у Куликова. Неужели пару критических замечаний в адрес новой власти можно считать контрреволюционной деятельностью? Но ведь кто-то донес и изложил так, что его считают врагом. И из-за него может пострадать вся семья. А может, все обойдется? Он им все объяснит, если надо, повинится. Сказал же красный товарищ, что его выслушают, ведь не какой-то уличный шалопай, профессор все-таки. Как же все это бросить? В бега? С тремя женщинами? В его-то пятьдесят лет? Нет, невозможно. А девочки? У них пока только амуры в голове, с кавалерами своими в благородных разбойников играют.