Владимир Андриенко - Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица

Соколов сорвал рогожу с тела и увидел перед собой незнакомое тело.

– Это не Иванцов! – вскричал он.

– Чего? – переспросил стражник.

– Где труп коллежского регистратора Иванцова? – спросил Цицианов, подошедший к ним.

– Дак я почем знаю? Мне велено стоять у этого тела и все тут. А кто, и где чего мне неведомо.

В этот момент выскочил из конторы сам Гусев, немолодой полноватый мужчина с бородкой и длинными усами.

– Доброго здоровья, ваше благородие. Имею честь видеть господина Соколова?

– Ты Ларион Данилыл аль не признал меня?

– Признал, Степан Елисеевич. Прости бога для.

– Со мной чиновник из Петербурга надворный советник князь Цицианов.

– Ларион Гусев, ваше сиятельство.

– Князь Цицианов. Дмитрий Владимирович, – сухо представился князь.

– Вы, князь, представляете Сенат? – спросил Гусев.

– Точно так.

– Тайная экспедиция починена Сенату, сударь. Стало быть, вы мое начальство, князь.

– Не имею полномочий вмешательства в дела местной Тайной экспедиции.

– Однако содействие вашей группе я оказать должен? Так я и понял.

Соколов спросил:

– Скажи мне, Ларион Данилович, где труп коллежского регистратора Иванцова?

– Труп? Иванцова? Да он не мертвый.

В подтверждение словам Гусева на пороге показался сам Иванцов. Его камзол был просто накинут на плечи. Рубаха на груди была в крови.

– Иван Иванович!Что с тобой?

– Ранен, Степан Елисеевич. Но не тяжело. Пуля попала мне в грудь, и был бы я уже покойником, если бы не медальон.

Иванцов распахнул рубаху и на перевязанной груди болтался прогнутый медальон. Пуля ударила прямо в него и срикошетила, оцарапав коллежскому регистратору бок.

– А нам с князем сообщили, что ты убит!

–Это моя вина, Степан Елисеевич, – произнес Гусев. – Не разобрался я и подумал, что твой человек убит. Вот и послал к тебе гонца сообщить о беде. Но он лежал словно мертвый. Я подумал конец его пришел.

– Но кто стрелял в тебя, Иван Иванович? – спросил Цицианов.

– И кто этот мертвый человек? – задал еще один вопрос Соколов.

– Дак поймали мы того, кто Мишку нашего укокошил, Степан Елисеевич. И я уже приказал было его раздеть до пояса и подвесить к бревну. Но он выхватил два пистолета и одним выстрелом уложил одного стражника, а вторым попал мне в грудь.

– Где этот человек? – вскричал Цицианов.

– Убит, князь. Сторожа его палашами порубили. В каморе он лежит. Тело так искромсано, что смотреть страшно.

– Убили? Зачем? Почему не захватили живым?

–Дак он словно бешенный защищался и еще троих бы легко положил. Вот ребята и перестарались. Все произошло так неожиданно.

–И сказать он ничего, конечно, не успел, – констатировал факт Соколов.

–Если бы с ним по-хорошему делали, то, может быть, и не было бы ничего, – с горечью произнес Гусев. – А то чего человеку сразу дыбой грозить. Вот он и не сдержался.

– Но он убил человека, которого было вселено охранять! – вскричал Иванцов. – Что еще оставалось делать? Он был подкуплен кем-то! Это ясно!

– Ладно, разберемся. Иван Иванович, князь отвезет тебя к врачу.

– Но я не опасно ранен…

– Без возражений! К врачу. Пусть осмотрит рану. Князь, сделай милость.

– О чем разговор, Степан Елисеевич.

– А после того, съезди в архив и такоже посмотри там дела прошлые. Может и тебе Фортуна улыбнется.

Когда князь с Иванцовым уехали, Гусев подошел к Соколову и шепнул ему на ухо:

– Степан Елисеевич, пойдем ко мне. Есть разговор.

– Идем, Ларион Данилыч.

В просторной горнице они уселись за большим столом, сплошь заваленным бумагами. Это были опросные листы.

– Тебе дали произвести следствие по делу Салтычихи, Степан Елисеевич?

– Да, Ларион Данилович. Дали мне и тем двоим это дело. Повеление расследовать его пришло из самого Петербурга.

– Слыхал о том. Ваш начальник канцелярии тебе специально сие дело мерзопакостное сунул. И как начало пошло?

–Да хуже некуда, – с горечью произнес Соколов. – Чем далее его расследую, тем больше в нем загадок. Вот и Мишку прикончили, и Иванцова едва не укокошили.

–А этот Мишка был тебе нужен?

–Еще как. Он кое-что знал. И теперь, Ларион Данилыч, эту нить оборвали. Твой стражник оборвал. Кому он мог продаться?

– Чего? Ты в своем уме, Степан Елисеевич? Ромка ни в жизнь никому бы не продался. Это ты врешь!

– Но тогда почему он убил Мишку?

– Дак в зернь они сели играть и твой Мишка шельмовать стал. А у Ромки-то рука тяжелая. Вот он и вдарил твого вора по темечку. Словно кувалдой хватил. Это я точно вызнал, старик-ключарь мне о том поведал.

– Ключарь?

– Есть у меня старик, что с ключами сидит. Он Ромку-стражника в камору-то Мишкину и пустил.

– По какой надобности? – спросил Соколов.

– Скушно так торчать, а Мишка твой посулил сыграть и рупь на кон поставил. Хвалился что ему де скоро много рубликов перепадет. Вот Ромка-стражник и принял его предложение. А старик двери-то и отпер ему.

– Так ты думаешь, Ларион Данилыч, что Мишка убит был случайно? – задумался Волков.

– Оно так и выходит. Я это и твоему Иванцову хотел пояснить. Но он молодой и горячий. И слушать не стал. Кричал что де все это заговор. Имя царицы приплел. Дескать по именному повелению действует! Я ему дураку говорил, что Ромка, человек с норовом. Нельзя ему на дыбу сразу. Добром надо было.

– Эх! – Соколов ударил кулаком по столу. – Самому нужно было это сделать, а не посылать Иванцова! Он молодой и с него спрос невелик! Моя в том вина.

– Молодой говоришь? Но твой Иванцов совсем не дурак, Степан Елисеевич. Хоть и молодой, да ранний. Веришь ли ему?

– Он кажется мне человеком честным. И за дело взялся рьяно. Сразу видно желает до правды докопаться. Я таким же был в его годы.

– Хорошо если так.

– А чего ты против него имеешь, Ларион Данилович?

– Я-то? Я ничего не имею. Я токмо присматриваюсь. Не люблю шибко резвых людишек. Они у меня всегда подозрение вызывают. Я много лет в разбойном, и много чего повидал. Но, что у тебя, зацепок разве нет по салтычихину делу, кроме этого Мишки убиенного?

– Пока не могу ничего доказать. Куда не ткнусь – всюду шиш. А мне нужно отстранить Салтыкову от управления имениями для начала. Тогда дело пойдет. Тогда сумею узнать правду, виновна она, али нет. В этом помощник-то мой князь Цицианов прав.

Гусев хохотнул:

– Эка, ты загнул, Степан Елисеевич! Эка, загнул! Отстранить Салтыкову? Это дело непростое и не в один месяц сделается. Сама-то она не признается. А вот если применить пытку, то может и выйдет чего путного. Это бы сразу дело с мертвой точки сдвинуло.

–А ты про Уложение от лета 1742-го не забыл ли? – спросил Соколов дьяка. – В нем про пытки сказано, что де пора ограничить их применение в процессе следственных дел. Во как! Чиновников первых восьми рангов пытать и вовсе не вселено, а тако же баб брюхатых, да отроков до 15 годов, да лиц дворянского звания.