Юрий Тимофеев - Не ходи служить в пехоту! Книга 4. Штурмовой отряд пехоты. 20-летию начала Второй Чеченской войны посвящается!

Родители Аллы подарили ей большую новую квартиру в новом доме, и мы обсуждали, как будем жить в случае моего поступления в академию.

Каждую пятницу вечером Алла приезжала ко мне, а уезжала вечером в воскресенье. На Новый год я взял отпуск, часть которого не использовал, и мы уехали с ней в Калининград.

К февралю я закончил свой труд под названием «Боевой опыт», который при встрече передал генералу.

Генерал удивленно посмотрел на целую пачку листов и удивился, поблагодарил, сказал, что обязательно прочитает и вернет.

С генералом мы встретились на полигоне.

– Прочитал. Молодец. Хорошо поработал. Много спорного предлагаешь, это нормально. Что с академией?

– Буду в этом году поступать.

– Я тебе помогу. Готовься все равно как следует. Ты должен закончить академию и идти дальше.

Короткий разговор с генералом придал мне уверенности, я решил не искать связи, идти по прямой. Будь что будет, если не поступлю, значит уволюсь, значит я Родине не нужен. Незаменимых у нас нет.

Взял отпуск, и мы поехали с Аллой в Калининград.

Весной комбат мне сообщил, что увольняется из армии. К этому времени мы здорово сдружились. Формальная причина увольнения была очень простой. Оказавшись перед выбором ехать в Забайкалье по замене или уволиться, комбат выбрал увольнение, пенсию он уже заслужил. Реальные причины оказались глубже. Ранее он дважды пробовал поступить в академию, не поступил. Дальнейшее продвижение по службе закрыто. Он утратил интерес. Но была еще одна причина, о которой пока что знал только я. Жена комбата была самой настоящей германкой по национальности, уроженкой Новосибирской области, и прекрасно владела германским языком.

Какое-то время назад она подала документы на возвращение в Германию, свою историческую родину, и ждала со дня на день вызова. Германией была разработана какая-то специальная программа по возвращению на историческую родину соотечественников, или, как их все называли, «русских немцев». Комбат тоже здесь не видел никакой перспективы и готов был уехать, как только будет ему открыта туда дорога, вовсю учил германский язык.

Я был потрясен. Как мы можем разбрасываться такими людьми? Сразу вспомнил генерала, который заставил водружать флаг в Шатое. Пока такие люди у нас в стране у власти, такие, как мой комбат и его семья, будут уезжать.

Эта мысль меня поглотила полностью, я не находил себе места. Таким, как комбат, надо служить и служить, он и комбатом мог еще лет десять быть, сколько пользы бы принес, надо только платить нормально.

Однажды, после майских праздников 1996-го года, в три часа утра батальон был поднят по тревоге и убыл на станцию погрузки. Командовал комбат. Куда едем, не сказали. Подали состав. Начали погрузку. Все шло очень и очень организованно. Танки и БМП батальона уже загрузили и вовсю крепили, начали грузить автомобильную технику. Прибыл генерал из управления нашей общевойсковой армии. Встретил его командир полка, который уже давно прибыл на станцию погрузки и, не вмешиваясь, очень внимательно наблюдал за действиями батальона. Командир полка встретил генерала и доложил ему. Генерал подозвал к себе комбата и меня. Объяснил, что убываем в Дагестан. Там нас встретят десантники одного из парашютно-десантных полков, дислоцированных на территории Северо-Кавказского военного округа. Батальон придается этому полку, и мы поступаем в полное распоряжение командира этого полка. Понятное дело, у десантников своих танковых подразделений нет, а действовать им придется как обычному мотострелковому полку, поэтому наш танковый батальон придается ему на весь период предстоящих боевых действий. Подчеркнул, что действовать придется именно на территории Дагестана, там образовалась какая-то оппозиция, которая хочет свергнуть законные власти Дагестана. Назвал какие-то фамилии дагестанских боевиков, среди которых лидером был Надиршах Хачилаев. Нам эта фамилия ни о чем не говорила, можно сказать, что слышали мы её впервые. Сам генерал тоже очень красочно выразился обо всем происходящем и сказал, что тоже ничего не знает. Все задачи нам будут поставлены командиром парашютно-десантного полка.

Конечно, я сразу смекнул, что в составе батальона нам действовать не придется, скорее всего, примерно две роты нашего батальона раздадут по парашютно-десантным батальонам этого полка. В лучшем случае в распоряжении комбата останется одна рота (десять машин) и собственно танк комбата, то есть всего от силы одиннадцать танков, при мне будут «мои» БМП взвода связи батальона, ну и все отдельные взводы батальона.

Все мы знали, что у комбата документы на его увольнение уже находятся на подписи у командующего и его в ближайший месяц должны уволить. Но сам комбат промолчал насчет этого. Командовал так, как будто ничего не происходит, с полной самоотдачей, даже с каким-то молодым задором. Видно было, что вкладывает всю свою душу. Но меня больше всех интересовал вопрос о том, поедет ли он на войну, ведь если не поедет, то принимать командование батальоном придется именно мне. Когда я его напрямую спросил, зачем ему ехать, он мне ответил, что хочет поехать, что он обучил и воспитал этот батальон и не оставит его. Хочет напоследок повоевать за Россию. Мы все были удивлены, но промолчали.

Начала прибывать недостающая батальону автомобильная техника из других подразделений полка. По мере прибытия ее сразу грузили на платформы. В последний момент поступила команда доукомплектовать нас инженерно-саперным взводом, точнее, придать его батальону, техника которого очень быстро прибыла на станцию погрузки, под нее подали дополнительные платформы. Вся техника была из инженерно-саперной роты нашего полка, а вот людей набрали из отдельного инженерно-саперного батальона нашей дивизии, чуть ли не всех солдат срочной службы этого батальона собрали, чтобы этот взвод укомплектовать. В последний момент опять поступила задача на доукомплектование батальона, теперь уже полнокровным медицинским взводом, точнее, придать такой взвод батальону, ввиду того что наш штатный имел лишь одного водителя. Под него подали дополнительные платформы, опять пригнали технику для этого взвода, теперь уже из отдельного медико-санитарного батальона дивизии, но личный состав этого взвода привезут только утром.

Серьезность подхода не вызывала сомнений в том, что мы реально отправимся в Дагестан, да и решение придать нам медицинский взвод с двумя автоперевязочными АП-2, дезинфекционно-душевой установкой ДДА и прочими санитарными автомобилями доказывало серьезность намерений.

У меня настроение было крайне тревожное, но вида я не подавал. Уже сейчас продумывал возможные варианты боевых действий в условиях Дагестана. Исходил из худшего, из того, что население будет враждебно к нам, но мер воздействия на него не будет. Местные нас будут считать оккупантами, но если мы только попробуем вести себя как настоящие оккупанты, то тут же будем схвачены военной прокуратурой. Именно из таких обстоятельств я исходил. Появились кое-какие соображения, которыми я хотел поделиться с комбатом, как только тронемся в путь.