Алексей Войтешик - Основание

– Клімаўна, – предостерегающе остановил ее Война, – не приведи господь, нас кто-нибудь услышит. Вы столько сделали для моего рода, но и я не смогу вас защитить, если ксендзы с епископом или дьякон Никон дознаются про ваши речи.

– А ты не кажы ім пра мяне, пане.

– Я-то не скажу, – заверил Якуб, – но ведь… как вы тогда ходите в костел? Это же я даже не знаю, как назвать?

– А то, мой пане, я не ведаю, на якім месцы той касцел стаіць? – прижимая к груди пруток, сдвинула брови старуха. – Як падлогу там мянялі, то было відно, што ў зямлі каменне велькае пад ім ляжыць з такімі ж старымі знакамі, як на гэтым прутку. Там нашыя продкі маліліся яшчэ с пачатку Свету, таму няма нічога дрэннага, калі і я ад чыстага сэрца памалюся. Каб застацца, каб жыць на зямлі продкаў, не то крыж са Зраіля на выю сабе накінеш і зорку Сатанаіла а пяці канцах на лоб зладзіш. Але ж выя і лоб – гэта не сэрца, а да сэрца людскага ні Нікану, ні ксяндзам не дабрацца. У ім ёсць толькі Бог. Дзіўна мне, што гэтаму чорту далі прут з пісьмом. Відаць, пане, трэ гэтага бязбожніка з божыім прутом вясці да ведакоў. Яму тут не месца, калі сам Бог яму адкрыў шлях 16 16 А то я не знаю, на каком месте тот костел стоит ? Когда там пол меняли, то видно было, что в земле камни огромные под ним лежат с такими же старыми знаками. Там наши Предки молились еще с начала миров, поэтому нет ничего плохого, когда и я от чистого сердца помолюсь. Чтобы остаться, чтобы жить на земле Предков, не то что крест Израиля на шею накинешь, а и звезду Сатанаила о пяти концах на лоб пристроишь. Но ведь шея и лоб – не сердце, до него ни Никону, ни ксендзам не добраться. Там только есть Бог. Удивительно, что этому черту дали пруток с письменами. Видно, пан, нужно этого безбожника с божьим прутом отвести к ведунам. Ему тут нет места, когда ему сам Бог открыл путь (бел.). .

– Так он же… – возмутился сбитый с толку Война. – Куда ему сейчас? Умереть может.

– Нічога, – отмахнулась Климиха, – раз да таго яшчэ не адкінуўся, то й надалей яго цяжка будзе злажыць у труну 17 17 Ничего, если до сих пор еще не погиб, то и дальше его трудно будет уложить в гроб (бел.). .

Вопреки ожиданиям, известная в округе вещайка 18 18 Вещайка (устар.) – знахарка, ведунья, колдунья, предсказательница. не стала трогать страшные раны иностранца, а, твердо заверив молодого пана в том, что утром англичанину станет значительно легче, забрала дар пастушка и собралась уходить. Война, все еще думая, что Климиха просто забыла дать какие-то рекомендации относительно раненого, провел ее до ворот, но бабушка спокойно попрощалась и, бережно сжимая в руках пруток, побрела на ночь глядя, только почему-то не в сторону Мельника, где находился ее дом, а куда-то к лесу, через панский парк.

Молодой пан еще немного постоял у ворот, а затем, чувствуя, как тяжело накрывает его усталость, мысленно махнул рукой на все происходящее. В конце концов Климихе виднее. Если уж судьба восставшему из мертвых за эту ночь снова отправиться в преисподнюю, вряд ли на этом пути его сможет остановить даже ведунья.

Война вернулся в замок, прихватил по пути за локоток топчущегося в коридоре Казика и, усадив его во всенощный караул возле Свода, который все еще не приходил в себя, отправился отдыхать.

Осенние ночи длинны. Нужно отдать должное бедному Казику: долго, до тех пор, пока не начало светать, мужественно боролся он со сном. Но едва только тронуло серым светом на востоке чистое, слегка подмороженное небо, он всего на миг закрыл глаза и тут же провалился в забытье.

Ему грезились светлые рощи с птичьим многоголосьем, а в них – грибные поляны и такое ласковое и доброе солнце, что хоть ты помирай и оставайся в том раю. Он явно слышал шорох листвы, запах леса, теплое дуновение ветерка, но вдруг над его головой кто-то тихо сказал:

– Спіць малы…

Казик вскочил и, густо краснея, отступил от двери. Перед ним стояла бабка Климиха, а к постели пана Свода за ее спиной прошел какой-то огромный бородатый мужик в сером зипуне. Густая грива чужака была аккуратно расчесана и, спадая до плеч, закрывала вышитый темно-красной нитью ворот.

– Не шумі, хлопча, – тихо прошептала бабка Параскева, – то да заможнага пана лекар. Так трэба. Сядзі тут, калі пасадзілі, але ж маўчы і не вошкайся 19 19 Не шуми, парень, это к заграничному пану лекарь. Так надо. Сиди тут, если уж посадили, но молчи и не суетись… (бел.). .

Казик, не отрывая взгляда от бабки, нащупал спинку тяжелого панского стула и, тихо сползая на него, повернул голову в сторону косматого гостя. Тот стоял у постели Свода и держался так, словно раненый был при памяти и они о чем-то мирно разговоривают. Шыски вопросительно глянул на Параскеву Климовну, но та лишь прижала темный от нелегких крестьянских трудов палец к своим губам и угрожающе сдвинула брови.

Казик перевел взгляд на пана Рычи. Тот продолжал мирно спать, прикрыв ладонью безобразные розовые кляксы на наспех сварганенных челядью полотняных повязках. Казик успокоенно вздохнул.

Но за мирной видимостью сна обезумевшее после смерти сознание Свода снова старательно перемешало его явь с потусторонним миром. Свод спал, но в то же время видел все, что происходило вокруг него: и замершую у двери старую и добрую миссис Климиган, и заспанного, перепуганного Казика, и самое главное то, что даже в безразмерные понятия сна вместить было сложно.

В его комнате стояло огромное старое дерево, пышная крона которого, даже несмотря на глубокую осень, зеленела и поднималась выше уровня замковых стен! «Что за?.. – негодовал удивленный Ричи. Как так может быть?»

– Может, – вдруг ответило ему дерево. Ласт Пранк, всматриваясь в его испещренную вековыми морщинами древнюю кору, начал различать неясный образ огромного человеческого лица. Вместо глаз зияли два черных сучковых отверстия, а над ними – вековые наросты «век». Носом в этом пугающем портрете выступал массивный нарост чаги, под которым чернело небольшое дупло недвижимых древесных уст.

– Дивно тебе? – раздался из этого отверстия ясно различимый вопрос. Свод опешил. И даже не столько от того, что стал слышать голос дерева… Это слово – дивно – было англичанину неизвестно, однако же он прекрасно понимал, о чем его спрашивают.

– Див-но, – будто завороженный, по слогам произнес Ричи и похолодел. Он попросту сходил с ума. Слово ясно прозвучало, он сам его слышал, но ведь губы его оставались сомкнутыми! Более того, сейчас он вдруг почувствовал, что ничто не могло заставить их даже пошевелиться! Ричи осенило: точно так же, не открывая рта, на удивление понятно ему, англичанину, говорил на языке русов с ним мальчик-пастушок Коляда, что встретил его возле кладбища. «Я на самом деле схожу с ума, – заключил Ласт Пранк, вглядываясь в безжизненные провалы глаз могучего дерева. – Растения не разговаривают…»