Array Сборник - Кавказ. Выпуск XXVI. Сказания горских народов

Красавиц немало Кара-Мурза видел, а ни одна из них не затронула его сердце, и сурово смотрел он на их черные глаза, на алые губы и на улыбку, украдкой оброненную, не отвечал.

Но пусть злится зима, пусть степи заносятся снегом: весна близка, весна идет! Эй, князь Кара-Мурза! Что так задумчиво смотришь на огни Ошхамахо [6] Ошхамахо – ясный день, так называют кабардинцы Эльбрус. , когда солнце уходит на отдых?

Разве ты раньше не видел, как горят вечерние огни на вечных снегах?

А ночью зачем ты звезды считаешь? Ведь не эфенди [7] Эфенди – ученый. же ты и по звездам не можешь судьбу человека прочитать!

И пение птиц ты раньше слышал, – почему же теперь так полюбилась тебе песня черного дрозда в лесу?

Плачет под твоими пальцами, Кара-Мурза, восьмиструнная балалайка.

Что же случилось с тобой, суровый джигит?

На Баксане, в ауле князя Темирхана в гостях был Кара-Мурза.

В просторной кунацкой со стенами, убранными шкурами оленей, медведей и диких коз, сидел он перед пылающим очагом, рядом с ним – старый, с бородой серебристой, Темирхан, поодаль уздени и почетные старики разместились.

На круглых столиках о трех ножках точеных дымилась баранина, сваренная с луком и чесноком, лежали куски горячего кукурузного чурека и белоснежные душистые соты, только что взятые из сапеток.

Большой чинак с хмельной бузой уже много раз обошел гостей.

А вечером на лужайке костры запылали.

Живые цветы собрались на лужайке – девушки со всего аула сошлись плясать.

И рука об руку с молодыми джигитами шли они кругом, и весело смеялась балалайка старого Хаджимета – пела она и смеялась-смеялась.

Пышный цветок Кара-Мурза увидел…

Утром он только мельком взглянул на красавицу Коншох, дочь князя Темирхана, а с сердцем его сделалось что-то, отчего оно сильно забилось и потом целый день томилось любовной страстью.

Громко ржал боевой конь Кара-Мурзы, и не слышал его князь: с молодой женой, красивой Коншох, он заперся в сакле.

– Славная девушка, сам Бог тебя послал мне, – говорил он.

И радостно смеялась Коншох, любовно к нему прижимаясь.

Пьяный туман охватил Кара-Мурзу.

А на дворе старый воин Генардуко стоял, думал о чем-то, и усмешка шевелилась в его седых усах.

Пыль с дороги поднялась, гул от копыт лошадиных по степи прошел: за коврами дербентскими и шелком грузинским в дальний поход с дружиной своей отправился Кара-Мурза.

В чужой стороне небо по ночам горело, а днем густым дымом оно застилалось: то Кара-Мурза с дружиной жег и грабил города и селения, подарки для любимой жены добывал.

И всего он добыл – и ковров, и шелка, и рабов, но не дешево добыча ему пришлась: немало воинов его пало в бою и сам он был изранен. В аул возвратился и в постель он лег.

Старуха Хамахо, мудрая женщина, отваром целебных трав его поила, мазью смазывала его раны, и оправился Кара-Мурза, поднялся с постели.

Ясным вечером Кара-Мурза один ехал по степи и увидел: нагнувшись, Хамахо искала что-то в траве.

Весел был князь и, подъехав к старухе, он весело крикнул:

– Салам-алейкум, Хамахо! Какую траву ты ищешь?

– Алейкум-салам! – голову подняв, отвечала старуха и потом проговорила ворчливо: – Что мне нужно, то ищу я. Езжай, князь, своей дорогой…

Кара-Мурза засмеялся и, пальцем погрозив, старухе сказал:

– Знаю я, знаю, бабушка, какую траву ты ищешь: такую, отвар которой молодость возвращает. Помолодеть, старуха, ты хочешь!

Пристально взглянула Хамахо на князя, и по тонким, высохшим губам ее скользнула усмешка, змеиная, злая усмешка…

– Ты хочешь, князь, знать, какую траву я ищу? – спросила она.

Кивнув головой, Кара-Мурза сказал:

– Говори!

И старуха сказала:

– Такой ищу я травы, которая делает любовь неизменчивой…

Покачал головой Кара-Мурза.

– Кто крепко любит, любовь того не изменчива, – сказал он…

Усмехнулась старуха, склонила голову над травами и потом опять ее подняла, на князя посмотрела.

И сам шайтан смеялся в ее глазах!

– А жена тебя, князь, крепко любит? – спросила она.

Вспыхнул Кара-Мурза и на старуху прикрикнул:

– Прикуси язык, старая ведьма!

Пожала плечами старуха, замолчала.

Потом, нагнувшись над травой, пробормотала:

– Ты веришь, князь, жене?.. Хм!.. Но скажи дома, что уедешь надолго, а сам в первую же ночь домой возвратись и к жене в спальню пройди…

– Тьфу! – плюнул Кара-Мурза в лицо старухи и прочь от нее поскакал.

По-прежнему приветлива была княгиня с мужем и страстны были ее любовные ласки, но что-то в душу князя заронилось и тревогой она была полна.

Смех старой ведьмы Хамахо он все еще слышал, и сама она перед его глазами стояла. И томимый одной мыслью, решил он ехать в дальний аул.

Коншох опечалилась, головою поникла.

– Ты уедешь, а мне тоска покою не даст, – сказала она и слезинка скатилась по ее щеке.

И, прижав к груди жену, целуя ее, спросил ее Кара-Мурза:

– По-прежнему ли ты, Коншох, любишь меня?

И в глаза ее он заглянул, но прочитать в них ничего не мог, потому что слезами наполнились они.

И, рыдая, вскричала Коншох:

– Зачем ты спрашиваешь об этом?!. Или ты уже не веришь моей любви?

И, как раненая горлица, забилась она на груди мужа.

А беззубая ведьма Хамахо стояла перед глазами князя, и злой усмешкой кривились ее тонкие губы.

И уехал в дальний аул Кара-Мурза.

Глухою ночью князь вернулся домой, и крадучись мимо спящей прислуги, в спальню к жене пробрался; высек огонь, свечу зажег и увидел в постели спящих – нагую Коншох и молодого раба, смуглого каджара (перса), которого он в последний свой набег из-под Дербента пригнал.

Свет померк в глазах Кара-Мурзы, и, задыхаясь от гнева, за кинжал он схватился, но сейчас же бессильно рука его опустилась: никогда он не убивал беззащитного врага и на женщину руки не поднимал.

От света свечи проснулась Коншох и затрепетала от страха, а молодой раб, обнимая ее, по-прежнему сладко спал.

Зашевелились бледные и дрожащие губы Коншох…

– Князь, я не виновата… Я не звала раба: он сам ко мне пришел, – пролепетала она.

Как безумный глянул на жену Кара-Мурза, кинулся было к ней, но опомнился и быстро вышел из сакли.

И до утра бродил он в тоске одинокий далеко от аула в степи.

До слуха Темирхана тревожные вести дошли: Коншох мужу изменила, а муж ее покинул аул и где-то без вести пропал.

И по сакле заходил старый князь, думая крепкую думу.

– Непонятное дело случилось! – говорил он сам с собой, разводя руками. – Если Коншох изменила мужу, то почему же он не казнил ее? Почему не привязал ее к хвосту коня-неука и не погнал его в степь [8] В старой Кабарде – обычная казнь над женами, нарушившими супружескую верность. ? – спрашивал он и ответа не мог придумать на свои вопросы.