Святослав Воеводин - Степная царица

– Перевяжи. Это не смертельно.

– Я тебя убью, – прошипел он, вращая глазами.

– Может быть, – спокойно согласилась она. – Но зато никому не расскажешь о том, что произошло между нами. Теперь это наш секрет, правда, вождь? И ни один из нас не захочет, чтобы он раскрылся.

Так оно и вышло. А убить Арпату Листар не отважился. Кишка оказалась тонка. Так что ни честь, ни самолюбие молодой царицы не пострадали.

Танасис был готов принять от жизни все, только не других мужчин рядом с матерью. Он бы никому не признался в этом, но его отношение к матери было трепетным. И по мере того как он взрослел, именно она являлась ему в беспокойных юношеских снах, а не ровесницы и не молодые рабыни, с которыми наперебой забавлялись все кому не лень. Просыпаясь после таких снов, Танасис долго лежал в темноте, не шевелясь и стиснув пальцы в кулак, чтобы рукам не вздумалось своевольничать. В такие моменты ему казалось, что его губы помнят нежность материнской груди и упругую податливость ее сосков. Глаза тоже многое помнили. В детстве Танасису довелось несколько раз видеть мать обнаженной, и этот образ крепко-накрепко врезался в его сознание.

Может быть, именно поэтому, взрослея и превращаясь в мужчину, он бывал с матерью все более резок и даже груб. Ведь Танасис понимал, что тайные помыслы его постыдны, и изо всех сил подавлял их. Не его вина, что до конца никогда не получалось. Он старался, видят боги, он очень старался! И надеялся, что однажды очистится и посмотрит матери в глаза спокойно, уверенно, без страха, что она прочитает его мысли.

Покойный дед однажды сказал Танасису, что нет более важной победы в жизни, чем победа над самим собой. «Кто одолеет того, кто одолел свою натуру?» – вопрошал он и качал головой, усмехаясь. Эти слова запали в душу мальчика. Он всячески закалял и испытывал себя, учась обуздывать свои желания и преодолевать слабости. Когда хотелось есть, Танасис мог, например, отказаться от пищи. Случалось, он не пил воды по два дня, выбирая для этого самые жаркие дни. Устраивал дальние скачки, не оседлав коня и даже не покрыв его шкурой, смягчающей тряску. А один раз Танасис вытащил из костра пылающую головню и долго держал ее на ладони, глядя на нее слезящимися и немигающими глазами. Шрам, оставшийся на левой руке, служил ему напоминанием о том, что возможно преодолеть и вытерпеть многое.

Своим главным недостатком Танасис считал горячность и склонность к вспышкам гнева по любому поводу. Невозможно было предугадать, когда и по какой причине ярость в очередной раз застит его взор и разум. По этой причине юноша предпочитал проводить время в одиночестве, а не среди людей или в кругу сверстников. Он с удовольствием принимал участие в разного рода соревнованиях, где требовалось проявить силу и выносливость, но при малейшей возможности сбегал из стойбища, чтобы насладиться одиночеством.

Будучи скифом, он, разумеется, больше всего любил промчаться по лугам на собственноручно укрощенном жеребце, однако и других развлечений хватало. Можно было охотиться, рыбачить или просто сидеть на вершине какого-нибудь холма, откуда открывался вид в любую сторону до самого горизонта. А еще Танасис любил плавать и отправлялся для этого на Истр или к одному из облюбованных озер.

Так он поступил и в этот раз, добравшись до озера не верхом, а бегом, потому что каждый воин знал, что бывают случаи, когда придется полагаться на быстроту не конских, а собственных ног.

Лето еще не вступило в свои права окончательно, и вода была обжигающе холодной. Раздевшись догола, Танасис решительно бросился в нее и принялся рассекать водную гладь саженками, распугивая щук и карасей. Озеро было темное, затененное деревьями, растущими вокруг. Вдоль берегов сплошным ковром расстилались глянцевые кувшинки, так что плавать приходилось посередине.

Наплававшись вдоволь, Танасис выбрался на сушу и растянулся на траве. Стрекозы кружились над его вздымающейся грудью. Глянув поверх запавшего живота, юноша с удовольствием отметил, что растительности внизу уже достаточно, чтобы не прикрывать лобок в присутствии зрелых мужчин. Он и сам теперь мужчина. Ну, не совсем, но дело за малым осталось…

Танасис сел, машинально ощупывая лицо, тщательно выскобленное ножом. Сверстники утверждали, что чем чаще бреешься, тем скорее обзаведешься бородой и усами. Они были позарез нужны юноше. Он хотел, чтобы мать видела в нем не мальчика, а вполне взрослого мужчину. Зачем? Танасис себе этот вопрос не задавал и не искал на него ответа.

Он опустил взгляд, проверяя, много ли волос выросло на груди, но внезапно снова поднял глаза, которые успели заметить что-то промелькнувшее рядом и теперь призывали отнестись к увиденному с вниманием. Танасис вытянул шею. Он успел после купания согреться на солнышке, но кожа вновь подернулась пупырышками.

В броске камня от него на берегу раздевалась молодая скифянка. В том, что она молода, не было никаких сомнений, хотя лица ее Танасис пока не видел. Ее возраст выдавали тощие ягодицы и выступающие ребра. Волосы незнакомки были закручены на голове и не скрывали лицо. Сначала можно было рассмотреть только аккуратное ушко и очертания скулы и подбородка. Потом девушка повернулась лицом… но Танасис смотрел не на лицо.

Ему не раз доводилось видеть нагих женщин, и он прекрасно знал, как, что и где у них устроено. Но в этой встрече было нечто особенное. Он и девушка находились у озера одни, что придавало событию необычную, таинственную окраску. Они были как два заговорщика, которым нечего скрывать друг от друга.

Заметив застывшего Танасиса, девушка не испугалась и не убежала, лишь приподняла руки и снова опустила их, словно не возражая против того, чтобы он видел ее всю – такую близкую и доступную. Неизвестно почему он тоже выпрямился во весь рост.

– Вода холодная? – спросила она.

– Нет, – ответил он. – Я тебя узнал. Ты Радана?

– Правильно, – согласилась она. – А ты Танасис, царский сын.

– Кажется, мы родственники. Ты ведь дочь Гелена?

– Да, – сказала девушка, не торопясь зайти в воду. – Мы недавно вернулись. После того как твоя мать убила моего отца, мы опасались оставаться в племени. Но теперь все позади, правда?

– Правда, – подтвердил Танасис, потупившись.

Он знал эту историю про утопленных в проруби Гелена и Картиса, приходившихся ему дядьями. Знал и одобрял. Но сегодня ему было неловко, потому что перед ним стояла дочка одного из казненных.

Танасис хотел спросить, кем они друг другу приходятся, но вдруг с ужасом понял, что его мужское естество готово вздыбиться подобно жеребцу, завидевшему желанную кобылицу. Прикрывшись пятерней, он сделал шаг назад и оглянулся в поисках сброшенной одежды.