Жозе Аленкар - Гуарани

— А Пери пьет за тебя, потому что ты отец сеньоры; Пери пьет за тебя, потому что ты спас его мать; он пьет за тебя, потому что ты воин.

И, говоря это, индеец каждый раз поднимал бокал и, не поморщившись, отпивал новый глоток вина.

За здоровье отца Сесилии он готов был выпить даже отраву.

Пери после этого несколько раз приходил к дону Антонио де Марису.

Старый фидалго сердечно его встречал и принимал как друга; великая простота индейца пришлась ему по душе.

Что же касается Сесилии, то, несмотря на благодарность, которую она питала к Пери за его преданность, она не могла преодолеть в себе чувства страха. Это ведь был один из тех краснокожих, которых в таких мрачных красках описывала ей мать, которыми маленькую девочку так часто пугали.

Для Изабелл Пери был не лучше и не хуже любого другого индейца; она вспоминала свою несчастную мать-индианку, вспоминала свое происхождение и те обиды, какие ей приходилось терпеть от белых.

А дона Лауриана видела в индейце просто-напросто верного пса, который однажды, правда, сослужил службу семье и за это ему теперь дают кусок хлеба. Думала она так не потому, что от природы была черства, — сказывались предрассудки, привитые ей еще в детстве.

Через две недели после того, как Пери спас Сесилию, однажды утром Айрес Гомес явился к дону Антонио, сидевшему у себя в кабинете.

— Сеньор дон Антонио, иностранец, которого вы приютили две недели тому назад, хочет поговорить с вами.

— Пусть войдет.

Айрес Гомес ввел иностранца. Это был тот самый Лоредано, в которого преобразился известный нам кармелит, брат Анджело ди Лука.

— Что вас привело ко мне, друг мой, вам чего-нибудь не хватает?

— Напротив, сеньор кавальейро, мне так хорошо у вас, что я хотел бы остаться.

— А кто вам мешает? Принимая людей к себе в дом, мы не спрашиваем их имен и не допытываемся, когда они нас покинут.

— Ваше гостеприимство, сеньор кавальейро, достойно настоящего фидалго; но сейчас я хочу поговорить с вами не об этом.

— В таком случае объяснитесь.

— Один авентурейро из вашего отряда уезжает в Рио-де-Жанейро, к жене и детям, приехавшим из Португалии.

— Да, вчера он мне уже сказал об этом.

— Вам теперь недостает одного человека; я мог бы заменить его; вы не возражаете?

— Нисколько.

— Значит, я могу считать себя принятым?

— Не торопитесь. Пусть сначала Айрес Гомес расскажет вам о правилах, которым вам придется подчиняться; если вы согласитесь с ними, вопрос решен.

— Правила эти я, по-моему, уже знаю, — сказал итальянец, улыбаясь.

— Все-таки сходите к нему.

Фидалго позвал своего эскудейро и поручил ему изложить Лоредано устав, которому подчинялись авентурейро, принятые на службу к дону Антонио. Посвящать в эти правила новичков было одной из привилегий Айреса Гомеса, и он пользовался ею, напуская на себя превеликую важность; выглядел он при этом весьма забавно.

Когда они вышли на площадку, Айрес Гомес выпрямился и многозначительно изрек:

— Закон, статут, устав, дисциплина — или называйте это как хотите, — которым подчиняется всякий, кто вступает в отряд сеньора кавальейро дона Антонио де Мариса, знатного фидалго, прямого потомка рода Марисов.

Тут эскудейро откашлялся и продолжал:

— Пункт первый: повиноваться без возражений. За нарушение смерть.

Итальянец кивнул головой в знак согласия.

— Это означает, мессер итальянец, что ежели в один прекрасный день сеньор дон Антонио прикажет вам прыгнуть с этой скалы — сотворите молитву и прыгайте: так или иначе, головой вверх или головой вниз, а вам придется это проделать, и я, Айрес Гомес, тому порукой.

Лоредано улыбнулся.

— Пункт второй: довольствоваться тем, что вам дают. Кто нарушит…

— Сделайте милость, сеньор Айрес Гомес, не трудитесь напрасно: я знаю все, что вы собираетесь мне сказать, и готов вас избавить от этой обязанности.

— Что это значит?

— Это значит, что мои товарищи, сначала один, потом другой, успели уже описать мне всю эту церемонию.

— Позвольте…

— Это излишне; я все знаю, все принимаю. Готов поклясться во всем, чего вы от меня требуете.

Сказав это, итальянец повернулся на каблуках и направился к кабинету дона Антонио, в то время как эскудейро, раздосадованный тем, что ему не дали довести до конца ритуал посвящения, так много для него значивший, пробурчал:

— Неладный это человек!

Лоредано вошел в комнату дона Антонио.

— Ну, так как же? — спросил фидалго.

— Я согласен.

— Хорошо. Но есть еще одно обстоятельство, о котором Айрес Гомес, разумеется, не упомянул.

— Какое, сеньор кавальейро?

— А то, что дон Антонио де Марис, — сказал фидалго, кладя руку на плечо итальянца, — не только суровый начальник, но и верный друг. Я хозяин этого дома и отец той семьи, к которой отныне принадлежите и вы.

Итальянец склонил голову, чтобы засвидетельствовать свою благодарность, но вместе с тем и скрыть овладевшее им волнение.

Услышав благородные слова фидалго, он не мог не почувствовать смущения: в голове у него рождался план интриги, которую он тогда уже начал плести; план этот, как мы знаем, окончательно созрел лишь год спустя.

Покинув место, где он спрятал свое сокровище, новоиспеченный авентурейро направился прямо к дону Антонио де Марису и попросил приюта — он знал, что в этом доме никому не отказывают в гостеприимстве. Он намеревался отправиться в Рио-де-Жанейро и там уже решить, как ему лучше поступить.

Когда в руках Лоредано оказался драгоценный свиток, ему представилось, что он может действовать двумя путями.

Либо поехать в Европу и продать свою тайну Филиппу Второму или государю какой-нибудь другой, могущественной и враждебной Испании страны.

Либо разработать собственными силами, с помощью нескольких нанятых для этой цели авентурейро, сказочные богатства этих залежей, которые должны вознести его на вершины могущества.

Последнее больше ему улыбалось, но пока он окончательно еще не остановился ни на одном из этих решений. Спрятав свою тайну в надежном месте и избавившись от мучившего его страха, что кто-то о ней узнает, итальянец, как мы уже сказали, нашел нужным попросить гостеприимства у дона Антонио де Мариса.

Там он выработает план действий, которому должен следовать, а потом вернется, чтобы достать зарытый в землю пергамент, и с ним найдет путь к богатству, могуществу, счастью.

Очутившись в доме фидалго, бывший монах, как человек наблюдательный, присмотрелся к обстановке, и нашел, что она вполне благоприятна для осуществления замысла, который уже рождался в его голове, но не успел еще превратиться в тщательно разработанный план.

Наемные солдаты, продающие свою свободу, совесть и даже жизнь, по-настоящему ценят только одно — деньги. Их господином, начальником и другом становится тот, кто дороже заплатит. Брат Анджело знал людей, и потому стоило ему немного освоиться с распорядком жизни этого отряда авентурейро, как он уже понял, с какими людьми он имеет дело.