Жозе Аленкар - Гуарани

— Допустим. Что бы ты тогда сделал?

— Пери убил бы тебя.

Решимость, с которой были сказаны эти слова, не оставляла ни малейшего сомнения в том, что он действительно так бы и поступил. Алваро в ответ горячо пожал его руку.

Пери испугался, что обидел кавальейро. Чтобы загладить свою чрезмерную прямоту, он, волнуясь, сказал:

— Пойми: Пери — сын солнца, но он отрекся бы от солнца, обожги оно белое лицо Сесилии. Пери любит ветер, но он стал бы его ненавидеть, унеси он хоть один золотистый волосок с головы Сеси. Пери нравится глядеть на небо, но он не поднял бы глаз, стань оно синее, чем глаза Сеси.

— Я хорошо тебя понял, друг мой. Всю свою жизнь ты посвятил счастью этой девушки. Не бойся, что я могу когда-нибудь обидеть ее, а этим — тебя. Ты сам знаешь, как я ее люблю, и не сердись, если я скажу тебе, что предан ей не меньше, чем ты. Тебе даже не придется меня убивать, я, верно, убью себя сам, если, на мое горе, причиню ей страдания.

— Ты добрый. Пери хочет, чтобы сеньора тебя любила.

После этого индеец рассказал Алваро все, что произошло накануне вечером; кавальейро весь побелел от гнева и хотел уж было кинуться вдогонку за Лоредано. На этот раз он бы его не простил.

— Не надо, — сказал индеец. — Сеси испугается. Пери сам все уладит.

Они уже были возле дома, когда Пери вдруг схватил Алваро за руку.

— Враг дома готовит злое дело. Защити сеньору. Если Пери умрет, пошли сказать его матери, и, увидишь, все воины племени придут и будут драться на твоей стороне и спасут Сеси.

— Но кто этот враг дома?

— Ты хочешь знать?

— Разумеется, с кем же я буду бороться?

— Ты узнаешь.

Алваро попробовал было настаивать, но индеец не стал больше ничего говорить и снова ушел в лес. В то время как Алваро поднимался по лестнице, он обошел вокруг дома и очутился на противоположной стороне его, куда выходила комната Сесилии.

Индеец стоял и вглядывался в окно, как вдруг из-под веток дерева неожиданно появилась худая, костлявая фигура Айреса Гомеса; весь в колючках и крапиве, старик отдувался и тяжело дышал.

Почтенный эскудейро, наткнувшись лбом на выросшую не на месте ветку, потерял равновесие и растянулся во весь рост.

Однако он сейчас же приподнялся на локтях и во весь голос закричал:

— Эй! Проклятый дикарь! Господин касик! Ловец ягуаров! Послушай-ка, что я тебе скажу!

Пери даже не обернулся.

Пери хотелось пусть издали, но взглянуть на Сесилию. Айрес Гомес поднялся с земли, подбежал к индейцу и схватил его за руку.

— Наконец-то я поймал этого кабокло! 52 52 Кабокло. — В период колонизации так называли индейцев (аборигенов Бразилии), в отличие от белых. Слово «кабокло» означает «бронзовый», «цвета бронзы». Черт бы его побрал! И пришлось же мне из-за него попотеть! — вскричал старый служака, переводя дух.

— Отстань, — ответил индеец, не пошевелив даже бровью.

— Отстать! Как бы не так! Да я по твоей милости весь лес обегал! Еще чего выдумал!

И в самом деле, дона Лауриана, горя желанием поскорее выпроводить индейца из дома, строго-настрого приказала эскудейро найти его и доставить к дону Антонио де Марису.

Айрес Гомес, ревностный исполнитель воли своих господ, добрых два часа бегал по лесу; все комические происшествия, какие только можно было вообразить, стряслись с ним в пути.

Сначала он задел краем шляпы осиное гнездо, и потревоженные обитатели заставили его отступить, причем это почетное отступление пришлось совершать бегом; потом он наткнулся на длиннохвостую ящерицу. С перепугу она обвилась вокруг его ног и отчаянно хлестнула его своим хвостом.

Не будем ужо говорить о том, сколько раз он попадал в крапиву, стукался головой о деревья и падал, расточая проклятия этой несуразной стране. Эх! То ли дело поросшие дроком родные поля!

Словом, Айрес Гомес имел все основания не отпускать индейца, из-за которого претерпел столько неприятностей. К несчастью, Пери на этот счет был другого мнения.

— Пусти, говорят тебе! — воскликнул индеец, начиная сердиться.

— Нет уж, видно, придется малость потерпеть, дружок краснокожий! Вот тебе честное слово Айреса Гомеса, не могу я тебя отпустить. Это все равно как если бы мать наша пресвятая церковь… Да какого черта я ему все это толкую? Ах, что я наделал, — никак, я черта вместе с матерью нашей пресвятой церковью помянул! Грех-то какой! Да можно ли еще при нем святых поминать! Пресвятая «дева Мария! Не могу! Не могу! Язык мой, замолчи! Не вводи меня во искушение!

И Айрес Гомес пустился в длинные рассуждения, превратившиеся в своего рода монолог, в котором было, по крайней мере, одно достоинство — он был искренен. Но Пери не слушал его — внимание индейца было поглощено окном. Высвободив руку, он пошел своей дорогой.

Айрес последовал за ним по пятам. Он действовал механически, как автомат.

— Что тебе надо? — спросил индеец.

— Как что! Домой тебя препроводить — таков приказ.

— Пери идет далеко!

— Да хоть на край света, мне это все едино, милейший.

Индеец повернулся к нему и решительно сказал:

— Пери не хочет, чтобы ты за ним шел.

— Мало ли чего ты хочешь, урод несчастный, только знай, ты время попусту тратишь. Я — сын своего отца, и силой меня еще никто не брал, а отец мой — тебе это не худо бы знать — был что порох.

— Пери говорит только раз.

— Айрес Гомес тоже, когда приказ исполняет, назад не смотрит.

Пери, сам человек беззаветно преданный, понял, что старик привык слепо повиноваться. Он почувствовал, что убедить этого ревностного служаку немыслимо. Поэтому он решил отделаться от него более действенным способом.

— Кто тебя послал?

— Дона Лауриана.

— Зачем?

— Привести тебя в дом.

— Пери придет сам.

— Посмотрим!

Индеец вытащил нож.

— Ах, вот ты как! — воскликнул эскудейро. — Вот ты как со мной разговариваешь! Ну уж если б сеньор Антонио не запретил мне рукам волю давать, я б тебе показал! Только… Хоть ты тут убей меня, все равно не отступлюсь.

— Пери убивает только врага, ты — не враг; будешь упрямиться — Пери тебя привяжет.

— Как так привяжет! Еще что выдумал!

Сохраняя полное спокойствие, индеец стал молча срезать длинную лиану, обвивавшую ветви дерева. Эскудейро забеспокоился, потом начал сердиться. Еще немного, и он кинулся бы на Пери с кулаками.

Но приказ дона Антонио был категоричен: эскудейро не должен был трогать индейца. Самое большее, что мог сделать почтенный Айрес Гомес, — это храбро защищаться.

Отрезав довольно длинную лиану и обмотав ее вокруг шеи, индеец засунул нож за пояс и с улыбкой повернулся к верному эскудейро.

Айрес Гомес, не дрогнув, вынул шпагу и встал в защитную позицию, как полагалось по правилам высокого и свободного искусства фехтования, которым он овладел еще в молодые годы.