Айдас Сабаляускас - Три дня из жизни Филиппа Араба, императора Рима. День первый. Настоящее

«Хотелось бы, чтобы коринфский. Впрочем, и ионический с дорическим сойдут! На безрыбье и рак – щука!» – вяло и не к месту подумал властитель Рима.

…В «президиуме» тем временем уже по-хозяйски расселись Филипповы телохранители. Вальяжно позакидывали ногу на ногу. Ни одного свободного места не осталось. Кому-то пришлось даже обидеться, не показывая при этом вида, хотя устроить публичный скандал соратникам ох как хотелось!

*****

Филипп Араб в который раз за день выпрямил спину, втянул живот, выпятил грудь и расправил плечи – свои он считал накачанными похлеще, чем у любого римского легионера или действующего гладиатора. И на всякий случай заявил, то ли гордо пуще прежнего подняв голову, то ли высокомерно задрав к потолку нос:

– Любая критика императора в столь трудное для страны время – это особо тяжкое преступление! Тяжелейшее! Тяжелей не бывает! Нет у прилагательного в латыни такой сравнительной степени, которая если уж не зеркально, то адекватно могла бы отразить эту «тяжелейшесть»!

– Время не трудное, а счастливое – мы же вас лицезреем! Вот не созерцали бы, было бы трудным! – нашёлся один из сенаторов (Филипп не всех мог идентифицировать в лицо, а вернее – почти никого, но этого первопроходца на будущее постарался запомнить).

Тем не менее Араб изобразил хмурость и оборвал то ли строптивца, то ли, напротив, лизоблюда:

– Любое время трудное… эээ… я хотел сказать, что сейчас оно, разумеется, для всех вас радостное, но критиковать и хулить своего императора запрещено во всякие периоды! Тем более в счастливые! Август священен и неприкосновенен даже словом!

Критиковать и тем более хулить, впрочем, никто и не намеревался: натворить делов в Риме Филипп ещё не успел, а потому смертельных или заклятых врагов себе не нажил (а те из сенаторов, кто императорами не стал, но о диадеме и пурпуре грезил, являлись всего лишь чёрными или, на крайний случай, только белыми завистниками).

– Мёртвые… – обозначил начало своей мысли император, но на миг задумался и не успел облечь её в завершённую и совершенную словесную оболочку.

– … сраму не имут ? – словно подсказал властителю Рима разговорчивый, но не идентифицированный сенатор.

– Мёртвые достойны если не славы и симпатии, то уважения! – взял октавой выше император. – Отныне и навсегда мой предшественник Marcus Antonius Gordianus, а попросту Гордиан III, подобно своему деду Гордиану I и дяде Гордиану II, уже прежде обожествлённым, тоже назначается Богом!

– Ave! Ave! Ave! – послышалось со всех сторон. – Мы как знали! Мы предвидели! Мы не ошиблись в гипотезах, расчётах и прогнозах, когда своим решением обожествили двух прежних Гордианов! Слава всем Гордианам разом! В Пантеон их всех!!! На подиумы! На пьедесталы! На… столбы! И Гордиана III – туда же! Мы все – за! Один – за всех, и все – за одного !

Неожиданно языки правящей элиты развязались, и завязался диспут на тему, кто же был автором столь гениальной идеи обожествления двух предыдущих Гордианов. Сначала спор был умеренным и аккуратным , размеренным и спокойным, а потом суть да дело – и чуть до драки не дошло. Каждый сенатор (за исключением той грязи под ногтями , кому слова не полагалось, ибо в князи она ещё не выбилась) выпячивал свою грудь и роль, принижал значимость соседа и, в конце концов забывшись, где и по какой причине находится, безо всяких обиняков и экивоков славил уже исключительно себя.

«А мне? Где мне “слава”? Почему мои заслуги никто не оценил и публично не отметил? Если я скромный парень, то это вовсе не значит, что я не Величайший ! – закололо ревностью внутри у Филиппа, но он взял свои чувства в собственные же руки, обув их по ходу дела в ежовые рукавицы . – Я уже дважды… нет, трижды Maximus: Величайший ! А буду – четырежды! Нет, многажды !»

– Богом! Я назначаю, а вы утверждаете Гордиана III Богом! – взбугривая желваки, со злобой в голосе повторил император добрые слова о своём предшественнике и, подумав, уточнил. – Но не Юпитером! Кивайте активно! Ещё активней!!!

– Ave! Ave! Ave!!!

« К заливу Таго

Я выйду и словно бы вижу:

О, белотканый —

Над высокой вершиной Фудзи

Падает, падает снег …»

Ямабэ Акахито

Филипп Араб обвёл глазами просторный зал и подумал: «Чего-то тут не хватает! Всё как будто есть, но чего-то не хватает! А если не хватает, то и курия уже не курия, а обычная забегаловка для черни».

Он не смог себя удержать, и из его гортани само собой вырвалось:

– Где мой трон? Мне срочно надо сесть! Присесть! И не просто присесть, а воссесть на престол!

Воцарилась тишина: сенаторы опасливо смолчали, поглядывая кто друг на друга, кто в потолок или в окна, кто в ниши на затенённые мраморные изваяния, а кто для вящей убедительности, чтобы не ошибиться, вообще потупил глаза долу.

Пауза затягивалась: надо было ловить момент – ковать железо , спасать и сенат, и положение, пока горячо . Вернее, пока просто тепло и обстановка не раскалилась добела.

– Да вон же он! Вы мимо него прошли, не заметив, как слона! – указывая перстом на скромное креслице, расположенное в противоположном от Виктории конце зала (прямо у центрального входа), осмелился высказаться Луций Анний Арриан, в прошлом году побывавший первым ординарным консулом, а потому не тварь дрожащая , а право имеющий , хоть незаменимых и неприкосновенных в Риме отродясь не было.

– Какой же это трон?! – дёрнулся император, скривил рот, нахмурился и возвысил голос до самых сводов курии. – Ааа! Какой же это трон, я спрашиваю?! Ах, ты, такой-сякой! Да ты издеваешься надо мной, стервец! Хочешь унизить своего государя? Развенчать культ моей личности? Это не трон, а какая-то табуретка без спинки. Походный раскладной стульчик! А я ведь с добром ко всем вам явился! Эх, вы! У меня ведь и в мыслях не было кого-то из вас на кре… на плаху отправить или ваши головы от тел поотделять…

– Это не табуретка. И не стульчик! – осмелился вступиться за римскую святыню Гай Цервоний Пап, занимавший в том же, прошлом, году должность второго ординарного консула (одна шайка-лейка). – Это самое настоящее и оригинальное курульное кресло. Подлинник! Оригинал! И спинка на нём имеется! Приглядитесь-ка повнимательней! Можно откинуться… ну, в смысле: на спинку – спиной, поясницей, хребтиной, а не копытами… и не ступнями! И отдохнуть от трудов праведных.

– Это не спинка, а какая-то доска-распорка! – не сдавался Филипп Араб, подозрительно созерцая блёклый и непрезентабельный предмет мебели.

– Вы только ещё разок всмотритесь, о, владыка Рима! Вперьте в сиденье свой зоркий и не ангажированный взгляд! На нём же тройной слой позолоты! Лишь за три скребка соскрести возможно! Качество высочайшее! Римское! – Пап словно профессионально занялся проведением тренинга-ликбеза. – Курульное кресло – оно и есть как трон. И даже лучше! Одно с успехом заменяет другое. А функционал у обеих сущностей вообще одинаков – под пятую точку! Чтобы не искать правды в ногах…