Влад Ростовцев - Большая ловитва

Ненависть усугублялась тем, что он являлся, по материнской линии, внуком Дира, одного из соправителей Киева, и со злодейским умерщвлением варягами во главе с Олегом-Хельгом Дира, а также Аскольда, другого соправителя, вся семья Любослава скатилась на нижние ступеньки социальной лестницы; отныне путь на верхние этажи власти был перекрыт ей навсегда.

Залегендированный как владелец косторезной мастерской, он стал резидентом в Киеве еще в начале правления князя Святослава Игоревича. И пользуясь прежними связями своей семьи, создал широкую агентурную сеть, ставшую бесценным источником информации для его кураторов.

К примеру, Центр узнал о первом походе Святослава в Землю вятичей задолго до выступления киевской дружины и реализовал комплекс мероприятий, вследствие чего введенный в заблуждение князь, намеревавшийся незамедлительно наложить на вятичей дань, в последний момент передумал и решил сначала двинуться на хазар.

На счету киевской резидентуры вятичей под началом Любослава (Волоха) были и иные стратегические операции высокой эффективности. Не пришло еще время раскрыть… Разрешено лишь чуток намекнуть, слегка приоткрыв завесу над одной из самых знаменитых загадок Древней Руси.

По сей день историки пытаются понять, почему киевский князь Святослав Игоревич, чьи военно-политические деяния без камуфляжа мифов и лживых сочинительств из позднейших времен далековаты от традиционно-благостных, погубил себя и остатки войска на днепровских порогах. Ведь возвращаясь из похода в Болгарию, где полегли около сорока тысяч его ратников – две трети от списочного состава, он отверг совет воеводы Свенельда, решив зимовать на песчаных косах с той частью своей дружины, кою ромеи не стали добивать под Доростолом. Лишь небольшой отряд во главе со Свенельдом оставил Белобережье, убыл в Киев посуху и благополучно добрался туда.

К весне оголодавшее киевское воинство уж переварило и лошадей, исключая лишь гривы тех. И вконец отощав, отправилось в путь на кораблях. У одного из порогов (в ту пору их было за десять, а река называлась Славутичем) его уже поджидали печенеги во главе с ханом Курей; полегла вся дружина…

Для вятичей смерть Святослава, коего они подлинно ненавидели, и гибель остаточной трети его рати обернулись величайшим благом!

Они тут же перестали выплачивать Киеву дань, восстановили полную политическую самостоятельность и возрадовались за свою молодежь, которую дружинники Святослава – того, что реальным был, а не мифическим, угоняли в рабство по княжескому приказу. А помимо этих благ, получили почти десятилетнюю передышку, пока не завершилась междоусобица и из трех сводных сыновей Святослав остался в живых только один, самый жестокий и коварный.

А кто опосредованно подвел Святослава к роковому решению зазимовать с дружиной, столь выгодному для вятичей? Сколь ни жаль, однако лимит дозволенного намека исчерпан, и не велено разглашать далее из соображений государственной безопасности. Ибо Киев опять взбухает! – не воспользовался бы тайной сей. Знать, не время еще для огласки сокровенного…

IX

Заночевали в перелеске. А за ним начиналась равнина, завершавшаяся кромкой леса, однако не было зримо, каковой он величины.

По распоряжению Путяты, кое не стал объяснять он, обошлись без костров. Собирались ладить две кущи, однако передумали, поелику погода случилась теплой и безветренной. И по всем приметам выходило: не потревожит их дождь, а предстоит благоутишие.

– Там-то тур и отдыхает после дневной кормежки. А утром на пастьбу выйдет, – подсказал Путята Молчану. – Огня разводить не будем, в другой раз пригодится мое огниво.

И машинально поправил на поясе особый кармашек с огнивом из кремня, кресала и трута; трутом служила горстка высушенного мха, однако предусмотрительный Путята прихватил про запас и отломок гриба-трутовика.

– А отчего ж без огня-то? – не утерпел-таки Молчан, пытливый.

– Да оттого, что дымком от него потянет, и далеко разойдется горелый дух. А с иной стороны поля непременно пожалуют гости, бдящие, тут и не сумлевайся даже! Вот и унюхать могут, что не одни они здесь. Нам сие отнюдь ни к чему… И хватит о суетном! Пора тебе, сидючи, шлем примерить – поди, никогда не надевал.

– Шлем-то зачем на тура? – изобразил Молчан наивное любопытство.

– Мало ли! – хмыкнул Путята, а не разъяснил.

Незадолго до того, к семерке конной присоединились еще двое, поджидавшие у лесной развилки; оба – пешие. У каждого по две лошади в поводу – из тех, на коих возят кладь и пашут; предстали они с уныло повисшими хвостами по причине изрядной поклажи. Не иначе, где-то на отдалении, в чаще, у Путяты имелся целый склад всевозможного добра, припасенного на любой случай.

Лесовики являли страхолюдный вид, зловещую хмурость и полную молчаливость. Бороды их доставали чуть не до пупа. Старший из них был лупоглаз аки филин, у другого, заметно моложе, широкий шрам разрезал щеку от подбородка до уха.

«Может статься, Путята и лешего к себе пристроит», – мысленно ухмыльнулся Молчан, глядя на сих обитателей леса. А ошибался он! Центр никогда не отдавал Путяте приказов взять в оперативную разработку леших, водяных, русалок и лесных кикимор, хотя нет оснований сомневаться, что уж русалок он бы точно вовлек, наверняка погнушавшись кикиморами.

Поклажу выгрузили лишь на привале, после чего угрюмые аборигены, так и не проронив ни слова, убыли в обратном направлении.

Оказались в ней доспехи, из коих шесть легких – для подчиненных причастников, шлемы – числом седмь, и иное оружие – в дополнение к тому, что уже имелось.

Лучший шлем предназначался, конечно, Путяте: с железным наносником и кольчужной сеткой-бармицей, защищавшей шею. Новомодных шеломов, представлявших шлемы с высоченными навершиями-шпилями, не жаловал он, ввиду очевидных для него изъянов их конструкции.

На молчанову главу шлем натянулся с большой натугой, и ее будто сдавило обручем.

– Не хмурься! – высказал ему старший родич. – Чем теснее, тем лучше держаться будет, и точно не свалится… А ты, вишь, начал уже походить на воя. Пора! Будет и на твоем веку не одна битва – не оставит нас в покое Киев!

Когда сытно отужинали жестковатой копченой олениной, привезенной лесовиками, настало время прилечь.

Путята в полевых условиях всегда следовал примеру князя Святослава: брать в изголовье конское седло, покрытое потником.

Так вознамерился и ноне. Однако вовремя вспомнил о целебном средстве, обещанном Молчану и порывшись в своих подсумках, извлек коробушку из кусков луба, сшитых полосками лыка.

Открыв крышку, молвил: «Буду врачевать твое колено. Достану целебного меда – всегда его беру его, когда отправляюсь в поход, намажу на тряпицу и намотаю округ болючего места». Вслед приступил к врачеванию…