Влад Ростовцев - Большая ловитва

– Не зрю я радости во взоре, – лицемерно изрек Путята, потешаясь в душе. – Огорчил ты меня. Не радеешь о деле общем! Сегодня колпак пожалел, а завтра ворога пощадишь. Постыдился б! Однако пред боем буду ласков: может, еще исправишься. Бери на замену пустую торбу, где были доспех мой и шлем, да не забудь завязку к ней. Иди вдоль опушки и остановишься, когда крикну.

Шуй отошел уж не близко, когда Путята крикнул ему и обозначил, где подвесить торбу на нижнюю ветвь ясеня – от земли до нее было примерно в рост Берендея. Едва Шуй укрепил, спрыгнул и торопливо отошел, Путята, посерьезнев, обратился к Молчану: «Вот и цель твоя. Бери по самому верху – получится, будто в конного метишь».

«А ведь у меня и лук из ясеня», – подумал Молчан. – Чую, к удаче сие!» Многие охотничьи луки в городище выполняли из ясеня за упругость и прочность его древесины.

Осталось приладить тетиву из сыромятной кожи, натянуть ее, прицелиться и выпустить стрелу, извлеченную из тула.

По совету Путяты, Молчан взял в дорогу стрелы с железными наконечниками, однако немного их было – ровно по числу перстов на дланях. Ведь приобретались у прижимистого Домослава, а тот завсегда норовил втридорога. И однажды потребовал у совсем еще юного Молчана, в расчете на его наивность, векшу за железный наконечник! Ано не поддался Молчан на хитрость ту и сторговал векшу за три наконечника.

Да и не нуждался он в большом числе таковых. Его основным лесным промыслом являлись тогда мелкие пушные звери, а для них куда боле подходили томары стрельные – с кусочком кожи вместо острия на конце стрелы. Томары не портили шкурку и не втыкались в дерево. Да и тратиться было незачем! – их изготавливал сам Молчан. Хотя, уходя в лес, отнюдьне забывал он взять пару-тройку стрел с наконечниками от Домослава – на случай встречи с зайцами, лисой иль тетеревом.

Впрочем, на всякий случай, он осведомился у Путяты в канун отъезда, не маловато для охоты тура. Однако многоопытный старший родич успокоил его:

– При меткости твоей еще и останется.

И наказал:

– Три со срезнями возьми! Попадешь ими в брюхо тура, он скорее истечет рудой.

Меткость не подвела Молчана и на сей раз! Стрелы не токмо застряли, покачиваясь, в самом верху торбы, продырявив ее насквозь, а и оказались вплотную, словно пучком.

– Ай, молодец! – непритворно возрадовался Путята. – Ежели так, бери еще три.

Молчан извлек из тула первую из трех. «Ну, родич, держись! – подумал он. – Такового еще не показывал тебе. Что потом скажешь?»

И выпустив стрелу, но не в сторону ясеня, а прямо над собой, выхватил и послал вторую, поразив ею оперение первой, уже падавшей. А незамедлительно пущенная вслед третья подбила вторую, бывшую уже на излете.

– Нос-то не задирай! Видывал я, как и боле стрел подряд сбивали, – отреагировал Путята после некоторой заминки. – Однако умалять тебя не стану. И даже стрелы твои подыму, дабы не наклонялся ты с такой-то ногой, а дальние – Шуй поднесет. Хорошо б твоему колену залечиться к сроку: позарез ты мне нужен в седле! Отличишься, будет тебе турий рог: мое слово – твердое!

«Ежели так, я и на одной ноге в седло запрыгну!» – возликовал Молчан, легко простив родичу его подколку о лучших, нежели он, стрелках. И представил заветный рог в своей деснице…

Ближе к вечеру с вышины развесистого дуба, стоявшего недалече от того ясеня, разлилась переливчатая трель в несколько колен.

Сызмальства привязчивый к виртуозному птичьему пению, Молчан обратился к старшему родичу, дабы и тот разделил его чувства:

– До чего ж хорош соловушка! – прямо заливается.

Однако посерьезневший вдруг Путята не стал восторгаться голосистой птахой, разом остудив Молчана:

– Соловушка сей – наш Шуй! Мастер он подражать птицам, и зорок с дерев высматривать. А трель с коленцами – сигнал, что вдали показались гости.

Вслед добавил – уже вполголоса:

– Эх, токмо бы тур допрежь не дернул в лес, и заметили они его!

И весь подобравшийся, бесшумно ступая меж деревами, будто скрадывал зверя, начал выбираться к опушке; за ним и Молчан, аналогично привычный к подобному ходу, без коего не видать добычи лесному охотнику.

Совсем уж на подходе Молчана цапнуло шипами от ветки боярышника, и досадуя на свою невнимательность, невольно ругнулся он – чуть слышно, а Путяте хватило и этого.

Резко обернувшись, прошипел:

– Тише ты! Замри! – пришли уже.

Место для скрытного наблюдения, кое Путята присмотрел еще в середине дня, когда тур вовсю расхаживал по полю, насыщаясь подросшей травкой, оказалось вельми удобным. Лучшей обзорности нельзя было и желать! – поле просматривалось до противоположной опушки. А где же тур?!

«Ужель отошел в чащу?» – мысленно обеспокоился Молчан; что до встревоженного Путяты и упоминать незачем!

Первым углядел могучего зверя тот, кто моложе и зорче. Тур еще не покинул опушку, однако явно собирался вглубь леса, приблизившись к нему, считай, вплотную. Молчан ткнул в плечо старшего своего родича, шепнув ему, куда смотреть. И облегченно выдохнул Путята!

Почти тут же вылетели трое конных, держась середины поля. За плечами переднего развевалась епанча серого цвета, наброшенная на кольчугу, коя на Руси 998-го года еще именовалась броней. Чета сзади была в пластинчатых доспехах, ведя в поводу лишь одного подменного коня. И Путята тут же прикинул: основной отряд – двинулся, а прибудет, как и предполагалось, не днесь.

Резко остановившись, гости начали озираться на обе опушки. Наконец, один из них, в круглом шлеме без шишака, узрев наконец тура, плетью в руке указал на него старшему. Тот долго вглядывался, потом кивнул указавшему, отдал какую-то команду и все трое повернули в обратную сторону.

А уже не развевалась, как на подъезде, ибо тронулись неспешно, и пока оставались зримы, не прибавляли в ходе.

– Точно пожалует к нам Булгак! – вдохновленно высказал Путята, исполненный азарта и предвкушения удачливого ловительства. – Что задумал я, то и сбудется! Ну, держись, упырь черниговский!

– Родич, обещал ведь рассказать, ежели ладно будет, – напомнил Молчан.

– Не держи сомнения! Сумерки настанут, и расскажу! – заверил Путята из 998-го…

XIV

– Где б затаиться до сумерек? – озаботился Молчан из 1007-го, когда отчасти восстановились от спрямления из-за силового воздействия чуждых кулаков извилины в главе его и заструились по ним мысли, перегоняя одна иную.

Увы! Воспрянув и вдохновившись, что процесс – пошел, они, покружив, неизменно возвращались на подступы к исходной точке, напоминая замкнутый бег квадриг, начиная от стартовых стойл, на вытянутой прямоугольником и разделенной барьером арене Большого ипподрома.

И по мнению торгового гостя из славной Земли вятичей, внезапно претерпевшего лютые горести, ведь не располагал он днесь даже единственным медным фоллисом, давно уже приспела пора хотя бы одному из сих раздумий свернуть с проторенных путей! Дабы наткнуться на альтернативный выход и родить, наконец, истину, открывающую, куда податься, чем пропитаться и как хотя бы глотку смочить – ведь об омовении уже и не мечталось.