Андрей Истомин - Накануне

– Понятно, насобираю. Их тут много! А что сложного колоть – то их?

– Говорю же – скорлупа, как железо. Разбить можно, но проще положить на горячую сковородку. Они, когда на жару сохнут, сами слегка открываются, а там просто раскрывай ножом и выковыривай сердцевину.

Каменев взвалил моток кабеля на плечо и, не снимая когтей, пошёл к следующему намеченному дереву.

Пока он шёл к дереву и забирался на него, постоянно чертыхался на погоду, дождь, сырость. И «чтоб этому лейтенанту самому в такую погоду по деревьям полазить».

Когда Георгий слез вниз, туда уже подошёл Несветов.

– Слушай меня внимательно. Тут ручей. По земле если проведём, то первый же поток после тайфуна смоет наш провод к едрене фене. Так что надо задирать повыше. Вот дерево: я полезу как можно выше. А ты вместе со всем барахлом – на тот берег ручья – вон к тому высоченному дереву. Я потом туда приду.

–А как ручей-то перейти? Там воды по щиколотку будет!

– А то ты сейчас сухой весь! Мокрее не станешь – вброд переходи. Потом зараз всё и высушим.

Тяжело вздохнув, рядовой покатил тачку к указанному дереву. Русло ручья представляло широкую галечную полосу. Почти в центре её протекал мелкий и быстрый ручей. Человеку, не знакомому с местной природой, было бы и невдомёк, что если приходят настоящие дожди, принесённые тайфуном с Тихого океана, то этот ручей превращается в бурный поток, сносящий всё на своём пути. На заставе он слышал, что когда от дождей этот ручеёк превращается в бурную реку, нарядам приходится делать крюк в несколько километров, чтобы обойти его по мосту. И что вроде бы «этим летом тут натянут верёвочный мост». Но пока была «эта весна» – и моста ещё не было. И, скрепя сердце, он перешёл вброд этот ручеёк.

Так прошла первая часть дня. К обеду, изрядно уставшие, связисты закончили как раз у очередной вышки. Пополнили там запас провода и спросили у наряда находящегося там.

– Братцы, тут нет ли где крыши? Хоть чуть – чуть обсохнуть?

– Вон видишь тропинку? Там стоит бывший охотничий домик. Сруб с земляной крышей. Да ещё и с печкой, так что там спокойно обсохнете.

– Вот здорово! Мы тогда телегу у вас оставим – что с ней таскаться? – Спросил, уже пристраивая под вышкой тачку, Каменев.

– Да ставь хоть до ночи. Тут до темноты наряд стоит.

Избавившись от лишнего груза, захватив с собой сухпай и орехи, наши связисты пошли в указанном направлении, собирая по дороге все, что пригодно для топки печи.

Охотничья избушка оказалась совершенно компактным, метра три на три с половиной, срубом. Входная дверь была из стянутых вместе жердей, слегка обтёсанных в местах прилегания друг к другу, но всё равно оставалась весьма дырявой конструкцией. Напротив двери было окно, для такой конструкции совсем не маленькое, с метр в высоту и полметра в ширину. В проёме была сделанная из веток решётка, на каждую ячейку которой был натянут бычий пузырь. Пара проёмов зияло дырами. Крыша была из дёрна, накиданного поверх опять же жердей. Почти у входа была сложена печь из булыжников, схваченных глиной – всё, явно, взятое здесь же, недалеко. Конструкция печи отдалённо напоминала русскую печь без колосников и прочих металлических деталей. Даже топку закрывал щит, сплетённый из веток и обмазанный с одной стороной глиной. Труба была каменная, но не доходившая до крыши сантиметров тридцать. Там она кончалась прямо в помещении. А под коньком, рядом с ней, было отверстие для выхода дыма. Это был такой вариант курной избы. Состояние избушки говорило о том, что ей всё ещё периодически пользуются, во всяком случае, на земляном полу сора особого не было, крыша не протекала, дверь вполне закрывалась. И даже у печки нашлось небольшое количество сухих веток, заготовленных для топки.

Буквально через двадцать минут печь уже прогрелась, начав прогревать всё вокруг. Связисты расстелили на стенах рядом и прямо на ней всё своё обмундирование, включая плащ – палатки и ботинки, сидели полураздетые на примитивных скамейках, за не менее примитивным столом из расколотой пополам колоды с приделанными к ней ногами.

Обед они уже закончили. Достали из печки котелок с кипятком и заварили в нём веточки лимонника. В такую погоду крепкий отвар лимонника куда полезней обычного чая. Да и бодрит слегка, что тоже немаловажно.

Сразу после еды Несветов, наконец-то, смог задать вопрос, который его интересовал все полдня, но задать его ранее как – то было не к месту.

– Товарищ отделённый командир, а что, у вас с сестрой никого родных не было? Как так получилось, что вы, говорите, выжили, только прибившись к борделю?

Отхлебнув отвара лимонника, Каменев откинулся на стенку сруба и ответил:

– Ну, так батю призвали на фронт в семнадцатом, до фронта он, правда, не доехал. Так толком и не знаем, что с ним случилось. Революция началась – сгинул без вести. А мать да мы с Машей остались на хозяйстве. Хозяйство было у нас крепкое. Сейчас нас к кулакам бы, наверное, приписали. Как-никак весной и осенью на уборочную батраков нанимали. А остальное время года сами ворочали на себе всё. Даже конная косилка была. И грабли. Помню, отец говорил, они десяток рабочих рук заменяют.

– Ого.

– Да вот, понимаешь, началась революция, пришли сначала красные. Говорят, давайте хлеба и что можете. Помню, мать с ними торговалась аж до хрипа. Ей казалось, что ей дёшево платят. Но всё-таки отдала все, что просили, а деньги полученные в тряпицу замотала и в бане спрятала.

– А что, разве нельзя было отдать просто так? Без денег? На хорошее же дело!

– Вот видно сразу, что Маркса ты не читал. А меня, между прочим, сопливого пацана, по нему читать учили, поскольку у комиссара, к которому я попал, как белых и интервентов выгнали, это была единственная книга.

– Причём тут Маркс?

– А при том, что ни Ленин, ни Маркс товарно-денежные отношения не отменяли. Ленин только рассчитывал, что после победы революции удастся перейти к другой схеме. А пока «деньги – товар – деньги» – незыблемое правило. И, между прочим, комиссары это знали, ещё как! Труд крестьянина вполне уважался. Может, мама и была права, что платили мало – но платили!

– И что же дальше?

– Да ничего. Долго советская власть тут на дальнем востоке не продержалась. Начались то один переворот, то другой. А всем надо армию. Держать коней, людей кормить. Вот, буквально, в тот же год, и пришли белые. И тоже давай фуражироваться. Да только они как-то выборочно рассчитывались. С кем – деньгами, а кому – расписки дали. А мать возьми да и ляпни: «Красные хоть платили». Ну, офицерик её шашкой и полоснул. Дом и двор спалили – одна баня уцелела. В ней мать три дня пролежала, на четвёртый померла.

Сестра нашла свёрток с банкнотами Дальневосточного Совета Народных Комиссаров,