Елена Семёнова - Слава России

– Теперь мы можем венчаться с тобой! – воскликнул Император.

– Как же мы сможем венчаться, если крестному воспрещается Церковью жениться на крестнице, ибо отныне они все равно что близкие родственники? – ответила Ольга-Елена.

Константин пораженно развел руками, но затем улыбнулся:

– О, Ольга! Перехитрила ты даже меня!

« Обновися Русская земля Святым Крестом, его же приняла Ольга, благоверная княгиня», – крест с такой надписью подарил княгине патриарх. Она вернулась в Киев с богослужебными книгами, иконами и богатыми дарами. По возвращении Ольга основала церковь во имя святого Николая на могиле убиенного князя-христианина Аскольда… И лишь одного не сумела добиться она: обратить к Свету возлюбленного сына и удержать его в отчих пределах, столь рачительно возделанных ею. И оттого нет теперь подле нее, старой Ольги, опоры и защитника, и вновь вынуждена она одна противостоять жаждущим поживы супостатам.

Старуха Марфа все-таки заснула за чтением, и княгиня пожалела будить свою наперсницу. Тяжело опустившись на колени перед своими иконами, она трижды земно поклонилась:

– Господи Всемогущий, даруй мне разумения, как спасти внуков моих и град сей! Ослеп ныне разум старой Ольги, так наставь же меня, как быть!

***

Юные княжичи сердцем не очерствели еще и дружно поделились нехитрою снедью собственного обеда с Щукиным семейством. Щуку и сами знали они – он хотя и не молодечествовал в единоборствах, зато лучник был знатный, такому бы сам Семаргл 4 4 Бог огня в славянской мифологии подарил свои огненные стрелы!

– Вот, кабы мне те стрелы теперь! – мечтательно вздохнул отрок, отнеся еду матери и меньшим. – Всех поганых бы прочь рассеял!

– Сам-то что не ел? – спросил Первуша.

– Жирно мне княжескими яствами тешиться. Ничто, я себе мыша какого-нибудь изловлю. Чай, не помру, я хотя видом и хил, а крепок. А за мать благодарствую! И князьям кланяйся от меня земно. Пусть знают – во всякий час положит за них живот Щука.

Возвратясь в княжий терем, застал там Первуша немалое оживление. Созвала княгиня всех присных на совет. Заспешил и Первуша вослед прочим, притулился у самых дверей, с беспокойством ожидая: что-то будет?

Слово взял хмурый воевода. Описав бедственное положение Киева, он заключил, что самым наипервейшим делом нужно вывезти из города княгиню и княжичей, дабы не подвергать угрозе их бесценные жизни. Святослава с дружиной из дальней болгарской стороны не вскоре ждать, а в отсутствие его помочь может лишь немногочисленная рать воеводы Претича. Но рать та позади Днепра, а перед Днепром, отрезав от него Киев, раскинулись станом кочевники. Претич не может знать грозного положения Киева, а потому необходимо любой ценой донести до него весть.

Словно какая-то сила толкнула Первушу при этих словах. Сам не зная как, очутился он посередь горницы и воскликнул горячо:

– Я пойду! Я доставлю весть Претичу!

С этими словами юноша упал на колени перед княгиней:

– Зарница земли нашей! Княгиня пресветлая! Повели мне переправиться через Днепр! Я черняв, как кочевник, и язык их знаю с малых лет! Никто не заподозрит во мне чужака!

Старая княгиня поднялась с высокого, украшенного самоцветными камнями и золотом седалища. Величием исполнена была ее статная фигура и ее облачение: белая туника с изукрашенной самоцветными каменьями и медальонами бармой, шитый золотом алый плащ, белое, спадающее на плечи покрывало, обрамляющее строгое лицо, золотой венец – символ княжеской власти… Подойдя к крестнику, она положила руку на его приклоненную голову:

– Благословляю тебя, свет мой! Ступай и сбереги себя! Славные воины еще понадобятся нашей земле! Храни тебя Христос, сокол ясный! – с этими словами Ольга перекрестила юношу. А тот благоговейно поклонился ей в ноги, коснувшись челом бархатных алых сапог княгини.

Всхлипывала бабка, провожая внука на подвиг. С завистью смотрели на него юные княжичи и храбрые отроки. Все готовы были сами идти хоть в самое пекло – ради Киева и возлюбленной княгини. Но пошел он, Первуша, сын Дружинин.

Чтобы лучше сойти за печенега, юноша натер лицо, шею и руки сажей, обрядился в провонявшую конским потом одежду кочевника и залег подле тайного лаза под крепостной стеной, ожидая, когда спустится ночь. Едва начало смеркаться, рядом послышалось какое-то шевеление. Первуша молниеносно выхватил нож, но тотчас опустил его, признав в нежданном госте юркого Щуку.

– Ты почто здесь?

– По то! С тобой пойду, – отозвался отрок.

– Не пойдешь, – покачал головой Первуша.

– Почему? Мы же всегда с тобой вместе были! Как братья неразлучные! И на охоте, и на ристалищах, и…

– …и в играх в бабки… – подытожил Первуша. – Щука, здесь уже не игра. А у тебя мать больная и полная изба меньших. Ну как что с тобой? Кто о них попечется?

Нахмурился Щука, но не возражал. Худое, почти прозрачное лицо его, выражало не то досаду, не то обиду.

– К тому же, – продолжал Первуша, – ты не знаешь языка и лицом не схож на печенега. Ты не поможешь мне, вдвоем мы лишь скорее обратим на себя внимание.

Щука поскреб подбородок:

– Ладно, леший с тобой, ступай один. Но если что с тобой, я вместо тебя пойду, так и знай!

Первуша крепко обнял друга:

– Я постараюсь, чтобы тебе не пришлось этого делать.

Щука высвободился, протянул Первуше свой лук со стрелами:

– Пусть и не Семаргловы, но ты все ж возьми. Больше у меня ничего нет, сам знаешь.

Первуша знал. Этот лук подарил Щуке сам князь Святослав, когда тот, еще почти младенец, показал себя самым метким стрелком среди иных детей. Дар княжеский берег Щука, как великую драгоценность. Первуша замялся было, но друг сурово сдвинул белесые брови:

– Бери-бери! И пусть твой Бог тебе поможет!

Простившись с Щукой, Первуша проворно нырнул в неприметный оку лаз и через считанные мгновения был уже по ту сторону стены. От печенежского стана пахнуло на него жареным мясом – кочевники жарили на костре кабанью тушу. Юноша судорожно сглотнул слюну, стараясь забыть о голоде, и как ни в чем не бывало направился к вражеским шатрам, помахивая взятой с собой уздечкой. Он даже не помышлял таиться, напротив, нарочито приставал то к одному, то к другом печенегу, спрашивая, не видал ли кто его лошади. Кочевники разводили руками, советовали искать в степи и не обращали на лазутчика внимания, принимая его за своего.

Пожалуй, Первуша мог бы легко разделить с ними трапезу, не возбудив никаких подозрений. Но соблазнительная эта мысль была отвергнута им. Нужно было торопиться! Уже серебрился впереди в лунном свете могучий и невозмутимый Днепр! Еще несколько шагов и…

– Помогите! Помогите!

Этот жалобный, молящий вскрик заставил Первушу остановиться. Голос был ему знаком! Юноша обернулся и, вглядевшись в темноту, увидел двух поганых, тащивших в шатер отчаянно вырывающуюся полонянку. Хотя волосы ее были растрепаны, а рубаха изорвана, но Первуша узнал ее. Это была посадская девочка Добромила, с которой в детские годы случалось играть ему и ходить в лес по ягоды. Печенеги нашли на Киев нежданно, и оттого многие посадские люди не успели укрыться за крепостными стенами и были взяты в полон…