Елена Семёнова - Слава России

– Стой! – озарилась вдруг ночная тьма пламенем множества факелов. Прямо на дороге, не пропуская вперед сани Елены, стоял конный отряд воеводы Радзивилла во главе с ним самим.

– Как смеете вы останавливать меня?! – воскликнула она, в отчаянии понимая, что последняя надежда ее отнята, и белокаменного Кремля ей уже не увидеть.

– Приказ короля! – с лицемерным поклоном ответил ясновельможный пан. – Вы арестованы, Ваше Величество!

Она не лишилась чувств, лишь бессильно осела в своих санях, разом утратив волю… Арест… Заточение… Зачем? Лучше бы просто убили на большой дороге… Отец, пожалуй, не допустил бы такого поругания своей дочери, нашел бы способ вызволить ее. Но Василий, хотя и продолжил дело его, вернув России Псков и Смоленск, все же не отец…

Ветер с мелким, колючим снегом ударил Елене в лицо. Сани мчались назад в окружении стражи, мчались прочь от любезной Родины, слава которой так дорого стоила Царевне…

Полвека назад ее Родина была лишь собранием разрозненных княжеств, теснимых с запада, облагаемых данью татарами. Русь была в забвении у иных народов. Ее отец сотворил чудо, создав единое, могущественное государство, простершееся до Урала и дальше, вернувшее себе земли предков, захваченные западными соседями, покончившее с Ордой и грозившее самому Риму. Русские рати доходили до Лапландии и Сибири. Имя России звучало на разных языках, и Москва зримо занимала место Константинополя, становясь сердцем христианского востока. Великий князь Московский именовался теперь Царем Самодержавным, что значит независимым ни от кого, кроме одного только Бога Всевышнего. Так стало уже при отце, а брата, Василия, в иных бумагах европейских уже титуловали Императором, тем признавая великость России.

Насмешка судьбы: все это величие, весь это блеск не способен оказался помочь такой сравнительной малости – вызволить из вражеского полона русскую Царевну. Шла судьба ее, жизнь ее в уплату явленного чуда созидания Третьего Рима. Что ж, одно теперь остается утешение изболевшейся душе: свои обеты Елена выполнила с честью. Ни отец, ни брат, ни Русь Святая, ни Церковь Христова не могут укорить ее в слабости. Русская Царевна исполнила свой долг!

– О-хо-хо-нюшки, боярышня милая, все-то персты нежные исколола ты, – качает головой В а рюшка, помогая Уленьке складывать в корзину нашитую рукодельницей детскую одеженку и нехитрую снедь. – И ведь все-то вышито! И все-то строчечка к строчечке! Такие рубашечки не нищим сиротам, а царевнам да царевичам носить впору! А сарафан-то каков! – девочка с восторгом развернула лазоревый, украшенный затейливой вышивкой сарафан и приложила к своей тучной фигуре.

Уленька не удержалась и чуть прыснула: уж очень мал был пошитый на тоненькую Настену сарафан для ее верной служанки-наперсницы.

– Когда бы мне такую красоту!

– Вот, приспеет тебе срок замуж идти, сошью и тебе, – улыбнулась Уленька.

– Да зачем Настене твоей этакая роскошь? Она всю жизнь босая да в рубашонке пробегала!

– И что же? Варюша, ей ведь замуж идти пора! И молодец добрый сыскался, что люб ей. Да только родители его не примут невесту, у которой вместо приданого четверо братьев и сестричек – сироток! Батюшка Ферапонт рассказывал, что Николай Угодник всегда о бедных невестах попечение имел. Если он узнавал, что та или иная девушка не может выйти замуж, потому что у нее нет приданого, то он тайно одаривал таких девушек приданым. У нас с тобой, правда, не выходит все тайно делать, и это дурно… Но Бог нас простит. Ведь мы не из гордости, а просто не выходит пока иначе…

Уленька опустилась на колени и положила несколько земных поклонов перед образами Спасителя, Богородицы и Николая Угодника.

– Тебя-то еще и прощать… – покачала головой Варюшка. – Да ты, боярышня, всю окрестную нищету благодетельствуете, и кто знает об этом? Мавра Никитична, потому что ты за ней больной ходила, да батюшка Ферапонт.

– И ты, – улыбнулась Уленька, вставая. – И больше никто знать не должен. Тетушка и другие рассердятся, если узнают…

– Это уж к гадалке не ходи, осерчают не приведи Господь, – согласилась служанка.

– А что шитье мое, все ли продалось? – спохватилась Уленька, взглянув на уложенную корзину.

– Как не продаться! Этакая дивная работа! Все утро ноженьки на базаре оттаптывала, все продала. Вот, – с этими словами Варюшка протянула своей хозяйке-подруге позвякивающий монетами кошелек.

Та с радостью приняла его и спрятала под одежду:

– Слава Тебе, отче Николае! Будет теперь нашей Настене приданое! И будет ей муж – добрый молодец!

– Самим бы нам, боярышня милая, без добрых молодцев не остаться, – покачала головой Варюшка. – Вон, ты худенькая какая. Ничего не ешь, по ночам на всю эту нищету горемычную трудишься. Чего доброго, захвораешь от такой жизни! Вот, и бабушка-покойница волновалась, и тетушка сердится, что такую худенькую в жены все брать побоятся.

– Зато тебе бояться нечего, – рассмеялась Уленька, шутливо похлопав служанку по дородным бокам.

– Да уж, – улыбнулась та, – не обделил Бог. Даже и слишком… Может, ты все-таки, боярышня, спать ляжешь, не пойдешь со мной? Час-то какой!

– Прекрасный час! – отозвалась Уленька, распахивая окно и с наслаждением вдыхая яблонево-черемуховый майский дух. – Послушай, Варюшка, как соловей поет! Диво-то какое дивное!

Соловей, действительно, выводил свою чудную песню в саду, видимо, тоже радуясь погожей и благоухающей майской ночи.

– А звезды какие, Варюшка! А месяц! Светло, будто днем!

– Тетушка узнает – худо нам обеим будет.

– Не бойся, она ни о чем не узнает. А если что, то вся вина на мне.

– Конечно… Ты, боярышня, всю челядь распустила. Давеча, вот, зачем сказала, что это ты кувшин разбила? Это же Лизка со своими руками кривыми обрушила его! Зачем ты всех выгораживаешь, все проступки на себя берешь?

– Как зачем? – сплеснула руками Уленька. – Если бы узнали, что это Лиза разбила кувшин, ее бы выпороли! А это… нельзя! Нельзя пороть людей, да еще за такую безделицу! А меня на сутки под замок посадили. Ну и хорошо, и славно! Я успела, никем и ничем не тревожима, работу закончить.

– А теперь в окно прыгать собралась, как сорванец какой, прости Господи…

– Не бойся, Варюшка, зачем мне в окно прыгать? Ключ-то от моей «темницы» у тебя, значит, мы, как добрые люди, а не разбойники, уйдем и возвратимся через дверь.

– А, небось, будь не у меня ключ, так и разбойным бы путем не побрезговала? – лукаво прищурилась Варюшка.

– Пришлось бы не побрезговать, – согласилась Уленька, закрывая окно. – Ну, идем же. А не то вместо соловья жаворонка дождемся, а с ним и солнышко красное.