Елена Семёнова - Слава России

– Святые угодники, что это такое было, боярышня милая? Страх-то какой!

– Ничего, Варюшка, просто гроза набежала и рассеялась, а нам, трусихам невесть что помстилось.

– Помстилось?.. – недоверчиво переспросила служанка, пугливо озираясь.

– Конечно, – улыбнулась Уленька. – Видишь, никого нет. А мы с тобой столько времени потеряли… Чего доброго, не успеем вернуться до свету – вот, тогда нам с тобой и впрямь страх будет от тетушки!

Угроза хозяйского гнева возымела действие, и Варюшка, охая и причитая, поднялась на ноги.

– Может, мы лучше домой вернемся? – робко спросила она.

– Ну, уж нет! – воскликнула Уленька. – До дома Настены два шага осталось! Вот, занесем все и вернемся! Только идти надо шибче! Давай, Варя, поспешай! Не отставай, голубушка моя! – и почти бегом припустилась девочка вперед по залитой лунным светом дороге. Варюшке ничего не оставалось, как бежать следом за своей юной госпожой.

Они успели наведаться к Настене и старухе Панкратьевне и уже до рассвета были дома, где никто не заметил их отлучки. Варюшка сразу ушла отсыпаться в людскую, а Уленька, помолясь, также легла и забылась на удивление крепким сном. Разбудил ее голос тетки:

– Не узнаю тебя, душа моя! – говорила та, тряся племянницу за плечо. – То чуть свет на ногах, а то уж солнце давно стало, а тебя не добудишься! Что с тобой? Ты уж не захворала ли? – прохладная рука коснулась лба девочки.

– Я здорова, тетушка, – бодро откликнулась Уленька. – Но вы же сами заперли меня, я долго не могла уснуть, огорчаясь своей неловкости и вашему гневу… А потом, вот, от огорчения и сморило меня.

– Полно! – тетка усмехнулась. – Кувшину тому грош цена в базарный день. Поднимайся живо и приведи себя в порядок. Нет! Нынче я сама прослежу за твоим нарядом!

– Что-то случилось, тетушка?

– Случилось. К обеду гости к нам будут. Осорьины из Лазарева. Сын их, Юрий, будучи наслышан о твоих добродетелях, желает посмотреть на тебя. И родители его тоже.

Так и обмерла Уленька. Смотрины! Так нежданно, и именно после такой ночи…

– Ну, что сидишь-то? Экая ты…

Уленька покорно встала, налила из кувшина воды в тазик для умывания. Тетка смотрела на нее с явным неудовольствием:

– Тоща… Как жердь, тоща… Кто ж тебя такую возьмет. И бледная какая! Надо хоть подрумянить тебя будет. Прошу тебя, душа моя, не пугай ты их своими монашескими привычками, будь за обедом весела и приветлива, как подобает девице на выданье! Осорьины – люди хорошие, благочестивые, род их древний, имение достаточное. И сын их Юрий – молодец хоть куда! О лучшем женихе для тебя и мечтать нельзя! Слышишь ли ты меня или нет?

– Я слышу, тетушка, – кивнула Уленька, принимаясь расчесывать свои длинные, густые волосы. – И я все сделаю так, как вы велите. Буду приветливой и веселой. И по хозяйству покажу все, что умею. Только…

– Что «только»?

– Не надо румян, пожалуйста…

Тетка тяжело вздохнула:

– Бог с тобой! Будь бледным пугалом, коли тебе так больше нравится. Но если твой суженый тебя испугается, пеняй на себя! – с этими словами она распахнула дверь и зычно крикнула: – Варька! Стешка! Палашка! Живо подавайте боярышне одеваться!

Тетка оказалась права. О лучшем женихе мечтать было нельзя. Истинный богатырь русский… И, как подобает богатырю, всю жизнь на Царевой службе провел. Вместе с Государем Иоанном Васильевичем под Казанью и под Астраханью мужествовал, а затем и в землях западных. Иной раз годами Ульяна мужа не видела, зато уж как возвращался сокол ясный, так и наглядеться не могла на него!

Всю жизнь в любви и почтении друг к другу прожили – мало кому такое счастье даровано бывает. Детками Господь благословил – 13 их было, да, вот, только пятеро осталось. Шестеро сами померли, а двое сыновей на Царевой службе пали. Что делать! Бог дал, Бог взял…

Семья мужа быстро стала для Ульяны родной. Свекор со свекровью сердечно привязались к доброй, заботливой, ласковой и рачительной невестке. Иной раз две хозяйки под одной крышей ужиться не могут, но старуха Осорьина, оценив хозяйственную распорядительность невестки, постепенно сама передала ей все «бразды правления» в доме. Лишь одно огорчало в Ульяне добросердечную старушку: строгий пост, которым она продолжала «изнурять» себя, выйдя замуж.

– Куда ж это годиться, раз в день кушать! Тебе ведь деток родить, а на то силы потребны! А ну как захвораешь?

Но Ульяна не хворала. Ни разу в жизни. А свекровь вскоре была успокоена. Когда после очередного неурожайного года, Муром и окрестности наполнились голодающими, Ульяна озаботилась тем, где раздобыть для них еды. Выручки от продажи рукоделий не хватало, а распоряжаться имуществом мужниной семьи она не могла, как прежде и имуществом семьи своей. Тогда Ульяна стала просить себе и завтраки, и полдники, и ужины.

– Что это ты, милая, – лукаво спрашивала свекровь, – пока изобильные годы стояли, лишний кусочек съесть боялась? А теперь, как голод настал, так такая охота к еде в тебе, наконец, пробудилась?

– Так ведь детишек все больше делается, – улыбалась в ответ Ульяна, и впрямь носившая под сердцем очередное чадо. – Истощают они меня, надо силы поддерживать! Все время теперь есть хочется!

– То-то же, – довольно кивала старуха. – Давно бы так! – и удовлетворенная, что невестка взялась за ум, распорядилась, чтобы еду из кладовых могла брать она во всякое время.

Конечно, сама из этих запасов Ульяна не съела ни крошки. С годами она лишь строже постилась, лишь больше ограничивала себя во всем. Когда же свекор со свекровью отошли в лучший мир, приняв перед кончиной постриг, наступило время для того, к чему так стремилась всю жизнь Ульяна – широкому благотворению. Отныне запасы в имении делались лишь на год, все же собранное сверх раздавалось нищим. Ни один убогий, приходивший в дом Осорьиных, не уходил оттуда тощ и не утешен сердечным словом.

Юрий, хотя и считал чудачества жены избыточными и иногда укорял ее за то, но не препятствовал. К тому же время и силы его занимала служба, и ведение хозяйства он всецело доверил Ульяне. После гибели старших сыновей хотела она уйти в монастырь, но Юрий отговорил – ради себя и младших детей.

Но, вот, и младшие выросли и зажили своими семьями. Юрий же почил, завещав имение сыну Дружине. Как ни люб был Ульяне сын, как ни понимал он ее, относясь с великим почтением, а все ж не хотелось на старости лет снова как бы приживалкой в чужом дому становиться, с невесткой, чудачества свекрови осуждавшей, спорить, зависеть от сыновней семьи. Собралась Ульяна да и уехала вместе с верной Варварой на родную Нижегродчину, в родительскую вотчину, столь долго по ней кручинившуюся.

Здесь завела Ульяна в хозяйстве тот же порядок, что и в Муроме: запасы делались лишь на год, а все излишки раздавались нищим. Раздавала она и все личные вещи. Зимой ходила без шубы, отдав и ее. Холода Ульяна не чувствовала. Не чувствовала и усталости, хотя спала теперь лишь по два часа, а работала еще больше прежнего.