Виктор Носатов - Наперекор всему

Доказательств шпионажа германских агентов для суда было достаточно, но прокурор затребовал главного свидетеля, и начальнику контрразведки Северо-Западного фронта генералу Баташову на время судебного процесса пришлось выехать в Петроград…

Первая Пасха Мировой войны скромно, без привычной пышности праздновалась в России ранней весной. «Великий праздник любви и всепрощения, день, когда каждый должен почесть братом своего ближнего, пришел на землю в необычной обстановке, – писала накануне одна из провинциальных газет. – Льется потоками кровь человеческая, гибнут сотни тысяч молодых жизней. Но в душе роятся смутные надежды на лучшее светлое будущее: принесший в мир великую любовь, попрал смертью смерть. И воцарится рано или поздно эта великая любовь – умолкнут громы чудовищных орудий, перестанет литься кровь, и смысл великого завета – любить друг друга – будет понят людьми». И в самом деле, в Царском Селе, изобилующем военными лазаретами и санитарными поездами, особенно ясно чувствовалась великая надежда на лучшее, надежда на то, что вскоре наконец-то смолкнут орудия и перестанет литься кровь, что в мире восторжествуют мир и любовь. В храмах празднично звенели колокола, шли торжественные службы, и, казалось, что на Россию, как и в прежние времена, снизошло Вселенское блаженство. Раненые, разговевшись невиданными ранее яствами, присланными с царского двора, с восхищением рассказывали друг другу о богатой сервировке праздничного стола и обилии всяких вкусностей. Но не это больше всего волновало военный люд, наводнивший Царское Село, а будоражащая сознание каждого весть о том, что в Светлый понедельник они предстанут пред ясные очи самого государя императора.

Первой весть об этом в палату выздоравливающих офицеров, которая находилась в правом флигеле Екатерининского дворца, принесла сестра милосердия Дуняша, которая ранним утром в Светлое Христово воскресенье пришла навестить подопечных раненых.

– Христос Воскресе! – звонким голосом вместо обычного приветствия, возвестила она.

– Воистину Воскресе! – чуть ли не в один голос отозвались офицеры, вскакивая с постелей и надевая на ходу халаты.

Первым к девушке подошел, чуть заметно прихрамывая, поручик Аристарх Баташов.

– Христос Воскресе! – торжественно провозгласил он.

– Воистину Воскресе! – промолвила Дуняша, одаряя его своей лучезарной улыбкой. Он горячо расцеловал девушку и хотел было перемолвиться с ней хоть словечком, но к сестре милосердия уже выстроилась по старшинству живая очередь желающих похристосоваться.

Махнув в сердцах рукой, Аристарх отступил и теперь ревниво наблюдал за тем, как его избранницу целуют товарищи по палате.

После того как с Дуняшей похристосовался последний – юный, еще безусый прапорщик Андрианов, – она неожиданно объявила:

– Господа офицеры, всех выздоравливающих, проходящих лечение в военных лазаретах Царского Села, в честь Великой Пасхи, его Императорское Величество, примет в Большом зале дворца!

Офицеры, находящиеся в палате, удивленно и недоверчиво уставились на сестру милосердия, принесшую им такую неожиданную и радостную весть.

– Когда? – растягивая от волнения слово, озвучил Аристарх застывший у всех на устах вопрос.

– Завтра, в Светлый понедельник.

– Неужели сам государь император будет? – заикаясь от волнения, спросил прапорщик.

– Непременно будет! – уверенно промолвила девушка.

Возбужденно переговариваясь, офицеры вышли в коридор, разнося радостную весть по другим палатам. Оставшись наедине с Дуняшей, Аристарх ревниво выговорил ей:

– Сударыня, вы целовались с моими товарищами по палате отнюдь не по-братски…

– Простите сударь, – залившись краской до корней волос, пролепетала девушка, – я, кажется, немного увлеклась…

– Благодарите Бога! В это Светлое Христово воскресенье я не могу на вас сердиться, – промолвил улыбнувшись Аристарх и нежно привлек девушку к себе, чтобы еще раз расцеловать раскрасневшуюся и ставшую от этого еще краше Дуняшу.

Упершись маленькими кулачками в грудь офицера, сестра милосердия, испуганно поглядывая на дверь, запротестовала:

– Бог с вами, Аристарх Евгеньевич, а если кто-нибудь войдет?

– Господа офицеры знают, что вы моя невеста. Я объявил об этом накануне, – успокоил девушку Аристарх и еще крепче сжал ее в своих объятиях.

Еще немного посопротивлявшись для вида, под настойчивым кавалерийским натиском бравого гусара она, наконец-то ласково улыбнувшись, сдалась. Чуть припухшие, заманчивые губы, сладострастно раскрылись навстречу долгожданному поцелую, распустившись, словно алый, благоухающий бутон, свежесорванного голландского тюльпана.

– Господа офицеры небось осуждают вас за столь опрометчивый поступок, – промолвила Дуняша, немного отдышавшись после продолжительного, сладострастного поцелуя.

– Отнюдь нет! Все искренне поздравили меня с достойным и прелестным выбором. А подполковник Головнин заявил, что если бы не я, то он сам перед выпиской из лазарета посватался бы к вам! Он искренне признался мне, что влюбился в вас с первого взгляда.

– Неужели? – воскликнула с деланым удивлением сестра милосердия. – И как же это я обмишурилась… Подполковник-то старше вас по званию… – неожиданно добавила Дуняша, стрельнув в Аристарха насмешливым взглядом. Заметив, что радостный огонек в глазах поручика неожиданно померк, она звонко рассмеялась.

– Да на что он мне, пень трухлявый, если рядом ты, сокол мой ненаглядный? – Дуняша обвила его шею своими нежными ручками и стала самозабвенно целовать его губы, лоб, щеки, словно прося прощение за свои необдуманно брошенные слова.

– Только ты мне люб, и больше никто на свете мне не нужен, – шептала она ему на ухо.

От захлестнувшей всего его ласки, горячих поцелуев и всеобволакивающего запаха любимой женщины у Аристарха закружилась голова, и он, еще не полностью восстановивший после многих операций и процедур свои жизненные силы покачнулся.

– Обопрись на меня, мой милый! – испуганно воскликнула Дуняша, подставляя под его руку свое худенькое, но твердое и надежное плечо.

«Вот так, не отрываясь, и пройти бы с Дуняшей по жизни, – подумал Аристарх, – большего счастья мне и не надо…»

На Светлый понедельник, в час тридцать пополудни, выздоравливающие офицеры, а также нижние чины и запасные солдаты гвардии, поодиночке и строем, начали прибывать в Большой Екатерининский дворец.

Церемониймейстер, не привыкший к такой, довольно разнообразной публике, с трудом выстроил прибывших в каре в ослепительно сиявшем золотом и хрусталем Большом зале. В ожидании императора и его свиты он с чувством выполненного долга застыл возле плотно закрытых парадных дверей.