Олег Хафизов - Дикий американец

Все нежности души своей британец расточает на скотов. Коровы, лошади и овцы здесь так дородны, так сыты и ухожены, что кажутся разумнее своих хозяев, благороднее двуногой портовой сволочи или углекопов. Они смотрят на вас с таким достоинством, таким сознанием превосходства, что из их уст невольно ждешь человеческих слов. И то сказать, односложный, энергический аглицкий диалект благозвучием немного отличается от лая, блеяния или ржания. Во всем свете скоты служат на потребу человекам, как бессловесные рабы. В Британии, напротив, человеки служат скотам с истинно холопьим рачением. Того и гляди, роли их поменяются, и лошади с коровами образуют свой двухкамерный парламент с премьер-бараном во главе. Нигде как в Британии не видел я, чтобы собаки имели человеческие имена: Джон, Боб или Скотт. А скот… Впрочем, вы и сами знаете имя величайшего из британских романистов.

Два слова об физиогномиях англичан. Англичанки имеют правильные черты греческих богинь, румяные ланиты, ясные очи, стройный стан. Много среди них рыжих и рыжеватых, но также встречаются белокурые и темноволосые. Сказал бы, что прекраснее англичанок нет на свете, но умолчу. Милая неправильность наших дам пленяет более их холодной скульптурности. Англичанками довольно любоваться, не притрогиваясь, как картинами в музеуме. Скажут ли, что англичанки спесивы – не верьте. Они бойки без развязности и сообщительны настолько, что могут заговорить первыми. Только не возмечтайте лишнего. Столь же мила англичанка будет и со своею моськой.

Перо мое спотыкается при описании англичан. Приходилось ли вам встречать двух близнецов, одного – писаного красавца, а другого, при том же очерке лица, – урода? Или красавицу-дочь, схожую как две капли воды с уродливой матерью? Или дурака сына при умном отце? Но мы уклонились от физиогномистики.

Так, сходствуя с своими сестрами по нации в чертах, цвете волос и оттенке глаз, англичане почти всегда поражают своим оригинальным безобразием. К тому же они и рядятся, словно кичливые петухи, во фраки, жилеты и шляпы таких диких цветов и фасонов, каких вы верно не встретите более нигде. Весь их жизненный манер есть особая забава, называемая "sport": всегда удивлять, не будучи ничем удивленным. На каждом шагу они бросают друг другу вызов или "bet", обыкновенно по пустякам и клянутся дать сто шиллингов вместо одного или съесть свою шляпу, ежели этого не выполнят. И не приведи Господь нарушить правила такой игры!

Не могу не описать здесь один дикий обычай или sport, неимоверный у просвещенного народа, но виденный моими собственными глазами. Сия безобразная забава называется boxing, сиречь кулачный бой. Ей предаются люди всех без изъятия сословий, вплоть даже до королевской фамилии, нимало не находя зазорным ходить после сих матчей с посинелыми лицами и вдавленными носами. Знатный лорд запросто сбрасывает фрак, засучивает рукава и обменивается тузами с дюжим матрозом в окружении многочисленных зевак, делающих на них ставки, как на лошадей в гипподроме, а затем, как ни в чем не бывало, утирает лицо, пожимает руку своему сопостату и… не забудет ещё забрать грошового своего выигрыша. Сколь мало сходствует сие с нашими кулачными забавами, когда лорд Орлов тузил мужиков на льду Москвы-реки задаром, да ещё давал на вино за ответные тумаки! Так явления, одинакие на первый взгляд, могут выходить из несходственных причин. Наш лорд в своей народности ещё одной ногою мужик, их же лорд демократически опростился почти до сволочи.

Ввечеру мы с графом Толстым отправились отобедать в таверн , где собирается местное общество. Ни я, ни граф не разумели по-англински, и, добираясь пешком, принуждены были спрашивать путь у прохожих. Первый, весьма дородный и краснолицый господин в синем фраке, пестром жилете и огромном галстухе, достигающем почти носа, показался нам довольно неучтив и ответил по-французски, что не говорит французским языком. Второй оказался начальник местного милиционного войска, в статском платье, но с красной повязкой на рукаве, саблей и двумя пистолетами за поясом. Он, верно, принял нас за французов и вместо ответа стал пристрастно допрашивать, кто мы такие и на какой конец прибыли в Британское королевство. Два вооруженные до зубов милиционера зверского вида прислушивались к словам его, как два сторожевые пса, готовые наброситься на нас по первому знаку хозяина. Узнав в нас русских, сей бдительный гражданин показался разочарован, но любезно попрощался и пожелал приятного вечера.

Наконец, на наше счастие, встретилась нам юная рыжекудрая лади с индейским шалем на плечах, в крошечной шляпке на голове и с тросточкой в руке. Она ответила нам французским языком, но мы не вдруг распознали знакомые слова в её прононциации. Так же неузнаваемо произносят англичане латынский язык на свой манер: status становится у них "стейтус", Цезарь – Сизарь, Юлий – Джулиус, etc.

Сия румяная дочь Альбиона не токмо указала нам путь, но отвела в самый таверн. Она никак не хотела верить, что мы приплыли из России, особливо это относилось к графу.

– No! – восклицала она, с ужасом глядючи на Толстого и прикрывая алые уста прелестною своей ручкой.

– Mais oui! – возражал граф с комической важностию и делал такие страшные гримасы, что провожатая наша обмирала со смеху. Ещё и возле таверна мы с нашей красавицей замешкались так долго, как только дозволяло приличие. Ручка её оказалась в руке графа.

– Мой батюшка бывал в русском городе Архангел и сказывал мне, что русские люди грубы, – призналась она. – Теперь я буду всем говорить, что это неправда.

– Я же обещаю вам пронести по всему свету слух о вашей неземной доброте, с которой соперничает только красота ваша, – отвечал граф, лобызая ей ручку.

Просторная, чистая, но дурно освещенная зала таверна была полна гостями, в ней стояла такая тишина, как в архиве или церкви. Вдруг в тишине раздавалась здравица или тост, англичане громко хлопали по столу ладонями, поднимали свои бокалы, выпивали, ударяли ими об стол и принимались за еду, как за работу. Никто не смеялся, не шутил, не спорил. Те, кто отобедал, брались за газету и с нею в руках засыпали. Я приметил, что у одного джентльмена газета перевернута буквами вниз, он погружается в сон, кивает головою в старомодном парике, роняет очки, вдруг вздрагивает при звуке очередного toast и продолжает чтение, вернее – глядение.

Мы отобедали ростбифом с жареными потатами, выпили свой порт и собирались было покинуть сие сонное пиршество, как вдруг любопытство наше получило неожиданную пищу. В залу взошел статный красавец в черном фраке, белых лосинах и сапогах для верховой езды, одетый с непринужденным изяществом истинного благородства, возрастом не более тридцати лет, но с седыми кудрями до самых плеч. В руке сей незнакомец держал трость темного дерева, рукоять которой изображала головку молодой женщины с волосами и стеклянными глазками, выполненную столь натурально, словно она принадлежала миниатюрному живому существу.