Александр Чиненков - Слово атамана Арапова

Затем мысли его унеслись к берегам Яика. Они легко витали над крышами родного городка, ему вспомнились беспечные детство и юность, счастливые годы, которые пронеслись, как легкое дуновение ветерка. Неожиданно лицо его, ставшее спокойным и ясным, опять омрачилось: он вспомнил бой у Сакмары, свое пленение и…

Казак пребывал в страшном отчаянии, он рвал бы на себе волосы, если бы руки были свободны. Вперив, как безумный, распахнутые глаза в медленно приближающееся дерево на обочине дороги, он шептал голосом, прерывавшимся от рыданий:

– Хосподи, Владыка, за што? Всему конец. Рабом, рабом, знать, буду влачить энту подлу жисть!..

Итак, полторы тысячи верст по безжизненным пескам преодолел Гурьян в числе десятка таких же, как и он, пленников в сопровождении воинов султана Танбала. Дорога до Хивы была нелегкой, но впавший в состояние прострации казак едва замечал ее тяготы. Ему не хотелось ни есть, ни пить. Да и нужду он справлял лишь тогда, когда воины заставляли делать это во время коротких остановок.

Вот их караван степенно вступил в ворота Хивы, города, являющегося хранителем людских трагедий. На каждой пяди его земли, на камнях и гумнах разыгрывались кровавые драмы. Борьба за право жизни и достояние шла всю историю существования на земле Хивы.

Хива… Уже много лет город этот не испытывал бедствий войны, хивинские ворота открыты, люди могут спокойно въехать в город и выехать из него. Сады по берегам арыков омыты теплой чистой водой. Изобильное плодами, хотя и жаркое лето Хивы, щедрость земли, красота окруженной песками долины и мягкость ветров – все это напоминало райский уголок.

Но у города была и вторая, менее приглядная сторона. Значительную часть своей истории Хива богатела от разбоев на караванных дорогах, на бесплатном труде рабов, свозимых на невольничий рынок со всех уголков света. Проданные в рабство пленники растекались из Хивы по всему Востоку, и найти их было просто невозможно.

Гурьяна и его собратьев по несчастью ожидала именно такая усать. В базарный день они будут проданы пожелавшим их купить азиатам, а там кому как повезет. Кто-то сгинет от непосильной работы, кто-то отойдет в мир иной от болезней, а кто-то и устроится по-человечески, если, конечно, попадет в руки милостивого хозяина, что, кстати, на Востоке случается крайне редко. Но чему быть, того не миновать! Наверное, так в книге судеб записано.

Караван прибыл в город как раз в базарный день. Невольников было много, и потому торговля не обещала быть прибыльной. Продажа рабов уже началась. Белые волосатые тела европейцев резко выделялись среди темных гладких тел восточных невольников.

Киргизы спешно выстроили пленников в ряд, который возглавил Гурьян, как самый рослый и сильный, чтобы привлечь покупателей. Рядом с ним по левую руку поставили казачку Матрену Бабкову. Женщина была стройной и очень красивой, но… Она была беременна, и киргизы не мечтали взять за нее хорошую цену. Прежде чем выставить женщину на продажу, они раздели ее донага. С остальными пленницами поступили так же. Мужчин обнажили лишь до пояса.

Мощное тело Гурьяна мгновенно привлекло к себе покупателей. В основном это были жители Хивы – белые привидения с грязно-желтыми лицами. Они обступили казака и жавшуюся к нему Матрену, испуская резкие восклицания и бросая враждебные взгляды друг на друга.

Видя проявляемый к их «товару» интерес, киргизы стали добрее, и возглавлявший их мурза принялся расхваливать достоинства казака и Матрены Бабковой, представляя их мужем и женою. Их обман проверить, естественно, никто не мог, а на Хивинском невольничьем рынке дорого давали за здоровую русскую семью.

Да, в Хиве многие хотели купить семейную пару рабов-славян, потому что семейные редко решались на побег, особенно если пару отягощали дети. Одну казачку продать было бы трудно, а вот в паре с огромным Гурьяном…

Решительно растолкав толпу, возле казака остановился молодой мужчина, одетый в желтые шелковые шаровары, с кинжалом у пояса и желтым тюрбаном на голове. Он посмотрел на вытянувшиеся лица хивинцев с глубочайшим презрением. Не тратя времени на торги, швырнул на землю туго набитый кошель и кивнул в сторону Гурьяна и Матрены.

Киргизы быстро освободили купленных пленников от веревок и передали мускулистым усатым воинам, стоявшим все это время со скрещенными на груди руками позади сделавшего свой выбор вельможи. Как бы то ни было, но казак обрадовался, что его увели с торгов, потому как посрамления на рынке он получил сполна.

Возле великолепного дворца им приказали остановиться. Вышедший из ворот старик тщательно осмотрел купленную пару: нет ли переломов, вывихов, порока какого или болезни. Затем повел их мимо дворца какими-то площадями и торговыми улицами, где местные жители забрасывали пленников грязью, сухими комьями глины, камнями. Но вскоре их ввели в какие-то ворота, которые сразу же захлопнулись, как только Гурьян и Матрена миновали арку.

Приказав им остановиться, старик куда-то исчез, оставив в тесном дворике лишь двух воинов свирепого вида. Отсутствовал он долго. Казак почувствовал обессиливающую дрожь в коленях и присел на землю. Матрена, подогнув ноги, села напротив. Несчастья, обрушившиеся на этих людей, невольно сблизили их. Женщина закрыла лицо руками и горько зарыдала:

– Хосподи, стыд-то какой. Што ж я руки-то на себя не наложила?

На лице ее отражалась сильная душевная мука, глаза потускнели от слез, веки были красны. Гурьян почувствовал, что в его застывшем сердце что-то дрогнуло – то ли от злорадства, то ли от сострадания. Легким покашливанием он прочистил горло и сказал мягко, почти робко:

– Пошто слезы зазря проливашь? Здеся энтим нико не проймешь.

У Матрены между соболиных бровей прорезалась глубокая морщина.

– Не со зла оне. От обиды. – Женщина шмыгнула раскрасневшимся носом, и ее глаза блеснули, но казак не знал, что тому причина – оскорбленная гордость или вновь набежавшие слезы.

Он с сомнением покачал головой:

– В полон как тя угораздило? Обычно баб кыргызцы токмо в больших набегах добывают.

– А меня вота и Антипа, мужа мово, и без набега басурмане добыли.

В голосе Матрены явственно послышалось такое искреннее огорчение, что сердце Гурьяна сжалось от чужой боли.

– Как энто? Не слыхивал я, штоб оне в поход нынче ходили.

– Да не… Не оне к нам, то мы с Антипом на их сторону ходыли.

Женщина справилась с волнением, тяжело вздохнула и, не дожидаясь вопросов от казака, продолжила:

– Луга виной тому. Оне на кыргыз-кайсацкой стороне – загляденье!

– На левом берегу-то? – уточнил Гурьян.

– Ага. Кыргызы треклятые як слепни у берегов вьются. Так и зрят злыдни – нет ли какой добычи!