Эндрю Гросс - Шут

– Мы должны защищаться, – крикнул я.

– Защищаться? – шепотом повторила толпа.

– Да, защищаться. Положить конец беззаконию. Сказать "хватит!". Драться. Показать им, что мы не сдадимся, не покоримся, не отступим.

– Предлагаешь драться с нашим сеньором? Но мы связаны с ним клятвой.

– Я уже говорил. Откажемся от клятвы.

Откажемся от клятвы. Слова эти, громко прозвучавшие над площадью, заставили людей замолчать.

– Если мы это сделаем, то совершим измену.

Портной покачал головой.

Я повернулся к мельнику.

– Ты тоже так считаешь, Жорж? Разве убийство твоего сына меньшее преступление? А ты как думаешь, Марта? Ведь твой муж лежит в земле неподалеку от моего Филиппа. Разве он совершил измену, когда встал на защиту собственного дома? А чем провинился мой ребенок, которого бросили в огонь?

– Болдуин, конечно, тот еще негодяй, – согласился мельник, – но ты призываешь нарушить закон. Если мы это сделаем, он придет сюда со всем своим войском. Он раздавит нас, как комаров.

– Все в наших силах, Жорж. Я сам видел, как горстка людей держала оборону против превосходящих сил в течение нескольких месяцев. Я не собираюсь разжигать огонь, чтобы сгореть в пожаре вместе со всеми. Но мы сможем выстоять против него, если будем держаться вместе.

– У герцога обученное войско, – возразил, выступая вперед, Одо. – Его солдаты вооружены. А кто мы? Крестьяне да кузнецы. Нас всего-то и наберется человек пятьдесят.

– Это только в нашем городке. Но и в других герцога ненавидят не меньше. Если в каждом найдется по пятьдесят человек, наши силы увеличатся в несколько раз. Разве мы одни страдаем от нищеты и угнетения? Нас поддержат, как только увидят, что мы выстояли. Болдуин не сможет драться со всеми.

Слушая меня, одни согласно кивали, другие качали головой – сама мысль о противостоянии сеньору казалась им невероятной.

– Хью прав, – сказала Мари, жена мельника. – Мы все потеряли близких, мужей и детей. Наши дома разрушены. Мне надоело дрожать от страха каждый раз, когда я слышу цокот копыт.

– И мне тоже, – выкрикнул Одо. – Мы всю жизнь гнули спину на этого ублюдка. И что? Ничего. Ничего, кроме нищеты и смерти. – Он подошел ко мне и встал рядом. – Я кузнец, а не солдат. Но если понадобится, смогу выковать не только серп, но и топор. Рассчитывай на меня, Хью!

Один за другим люди поднимали руки. Сапожники и крестьяне, возчики и плотники. Они дошли до предела и не хотели больше терпеть.

– А вы что скажете, святой отец? – обратился к священнику, рассчитывая найти в нем союзника, портной. – Ведь даже если мы выстоим против Болдуина, что ждет нас дальше? Проклятие и вечные муки ада?

– Я ничего не скажу, – ответил отец Лео. – Но обещаю, что когда здесь снова появятся люди Болдуина, у меня хватит сил швырнуть в них камень.

Заявление встретили одобрительными криками. И все же горожане разделились. Портной, кожевник и несколько крестьян, до смерти боявшихся потерять землю, остались на другой стороне.

Я подошел к портному.

– Послушай меня. Рано или поздно люди Болдуина придут сюда. Вы отстроите дома и отдадите все, что есть, вы будете гнуть спину с утра до вечера, до кровавых мозолей, но им все равно будет мало. Они будут приходить до тех пор, пока мы не скажем "хватит".

Он покачал головой.

– Посмотри на себя. У тебя драная рубаха и колокольчик на шапке, а ты собираешься учить нас воевать?

– Да, – ответил я, глядя ему в глаза.

Портной смерил меня взглядом, потом пощупал мою тунику.

– Не знаю, кто это сделал, но работа хорошая. – Он похлопал меня по плечу и устало добавил: – Да поможет нам Бог.

– Подвинь на меня! – крикнул я Жану Дье, сидевшему высоко на дереве. – Немного вправо. Туда, где сужается дорога.

Жан подтянул тяжелый, наполненный камнями и галькой мешок, перекинул веревку через сук и завязал надежным двойным узлом.

– Я подгоню лошадь. Когда она будет на том месте, где я сейчас, – отпускай.

Сразу после визита бейлифа мы начали готовить город к обороне. Плотники обтесывали бревна, из которых возводили стену, прикрывающую западные подступы. В землю под острым углом загоняли заостренные колья, способные остановить даже самую отчаянную конницу. Дорогу перекрывали тяжелыми валунами.

И еще мы начали делать оружие. Старики приносили древние ржавые мечи, которые Одо шлифовал и обрабатывал точильным камнем. Остальной наш арсенал состоял из дубинок, молотков, нескольких копий и алебард. Наши стрелы с железными наконечниками пробивали доспехи. В общем, мы были Давидом, готовящимся к схватке с Голиафом.

Я отступил в сторону и поднял руку. Шарль, сын пекаря, хлопнул лошадь по крупу. Сидевший на суку Жан пододвинул мешок к краю. В нужный миг я опустил руку.

– Давай!

Жан толкнул мешок, и тот, словно сброшенный с неба, устремился по дуге к земле, набирая скорость. Будь на спине лошади всадник, удар пришелся бы на него, а так снаряд просвистел над испуганно заржавшим животным.

Шарль и Жан зааплодировали.

– А теперь твоя очередь, Альфонс. – Я повернулся к сыну кожевника, пятнадцатилетнему пареньку, страдавшему небольшим заиканием, но уже начавшим набирать силу, и протянул ему дубинку. – Упавшего рыцаря нужно оглушить. Подняться ему нелегко из-за доспехов, так что действовать надо быстро. – Я посмотрел ему в глаза и продемонстрировал, как это делается, нанеся удар воображаемому противнику. – Ты должен быть готов, понял?

– П-понял. – Парнишка кивнул. Высокий и довольно крепкий, он никогда ни с кем не дрался, но зато видел, как люди Болдуина обошлись с его братом. Взяв у меня дубинку, Альфонс повторил прием. – З-за меня не б-беспокойтесь.

Я одобрительно кивнул.

Приятно было наблюдать, как город сплачивается, проникается уверенностью. Оказалось, каждый может сделать что-то полезное: кто-то умел стрелять, кто-то бросать камни, кто-то чинить кожаные доспехи и затачивать наконечники стрел.

Но я знал: когда дойдет до дела, только настроя и смелости будет мало, чтобы остановить солдат Болдуина. Людей нужно было обучить военному ремеслу. Я понимал, как это трудно, но не хотел, чтобы меня сравнивали с Петром Пустынником, который обрек неподготовленную толпу на неминуемую смерть.

– Хью! – услышал я детский голос и, повернув голову, увидел бегущего из города Пипо, младшего сына Одо. Судя по раскрасневшемуся лицу мальчишки, случилось что-то необычное. Сердце тревожно забилось. – Там... – пропыхтел он, задыхаясь, – там... к тебе... пришли...

– Кто?

Холодные пальцы страха сжали сердце. Кто знает, что я здесь?

– Гостья... симпатичная... – Пипо наконец-то отдышался. – Говорит, что пришла пешком из самого Боре.