Евгений Жаринов - Тайна cредневековых текстов. Библиотека Дон Кихота

В конце концов Данко даже стало казаться, будто все части его тела постепенно начали жить какой-то своей самостоятельной жизнью. И от него уже ровным счетом ничего не зависело. Подписав злополучный контракт, певец тем самым окончательно утратил власть над собственным телом.

Потом на помощь к получившей полную свободу правой руке подоспели какие-то парамедики в белых халатах и с марлевыми повязками на лице. Они бесцеремонно ворвались в квартиру, распахнули дверь на кухню. Рука сама кокетливо запрыгнула к ним в контейнер со льдом.

Действовали хамоватые парамедики деловито, что называется, профессионально: быстро скрутили певца, связали его, как буйнопомешанного, по рукам и ногам и начали со знанием дела осматривать другие части тела, еще не оформленные контрактом.

Тут вновь появился Айзенштуцер и вновь начал уговаривать Данко подписать соответствующую бумагу, указывая то на ногу, то на левую руку, а то и на голову.

Данко пытался возражать в том духе, что он, мол, не левша и поэтому ничего подписывать не станет. Правая-то рука уже сбежала…

– Ничего, – уверял его Айзенштуцер, – любую закорючку поставь. Хоть левой, хоть ртом, хоть задницей – не важно. Нам главное твоим согласием заручиться, конвейер запустить, а там дело само пойдет. И деньги, понимаешь, деньги ручьем, да что там ручьем – Ниагарой на твою голову обрушатся. Не «запорожец» какой-нибудь! Давай – соглашайся!

И Данко сначала начал ставить неразборчивые закорючки левой рукой.

Тут же парамедики пометили ее фломастером. На левом запястье расцвел красный крест. Это означало, что левой рукой пользоваться запрещалось.

Пришлось зажать ручку зубами и поставить очередную закорючку где-то в контракте, который подсунул под нос Айзенштуцер.

Шустрый представитель медперсонала тут же прочертил большой красный крест по всему лицу. Все: подписываться зубами нельзя. Продано. Данко продал всю голову, включая мозги.

Пришлось ставить очередные закорючки сначала левой, а затем и правой ногой. Их также пометили жирным крестом.

Теперь неутомимый Айзенштуцер пытался пристроить ручку parker между ягодицами певца, для чего Данко быстро перевернули на живот. Но из этого ничего не вышло: задницей расписаться на документе так и не удалось. Слишком размашисто получилось. И неразборчиво даже для непритязательного в юридическом отношении Айзенштуцера. Эту часть тела пришлось оставить в покое и крестом не помечать. Хотя какая-то тетка уже и начала марать фломастером певческие ягодицы. Тетку оттащили и крест стерли, смочив тампон спиртом, отчего в воздухе быстро распространился характерный больничный запах.

Нам лишнего не надо! – скомандовал парамедикам Айзенштуцер, который явно был здесь за главного.

Потом в комнате появился какой-то парень в рабочей робе и с бензопилой в руках. Он деловито дернул за шнур. Бензопила чихнула. Запах спирта сменил запах бензина – и спальню буквально затрясло от мощной вибрации.

Данко заорал как резаный:

– Укол, укол давай! Сука, Айзенштуцер, обманул! Сэкономить решил, гад!! На артисте экономишь, сволочь!

В следующий момент Данко выбросило из сна, как катапультой. Правая кисть по-прежнему лежала рядом на кухонном столе. Целехонькая. Певца начал бить озноб, и холодный пот выступил на лбу крупными каплями. Одна из них с характерным звуком, словно последний завершающий аккорд в этой мрачной ночной симфонии, упала в пустую рюмку.

Все! Все! Завтра же порву контракт. – Данко с жадностью, что называется винтом, влил в себя водку из горла. Раздалось характерное бульканье.

В дворники пойду, бомжевать стану, но ничего отрезать себе не дам, – повторял он как заведенный. – Накось – выкуси, Айзенштуцер, сам себе руби чего хочешь, сука! Я вам покажу, как русских людей калечить! – И правая кисть послушно сложилась в кукиш, а рука взлетела к потолку, согнувшись в локте в виде неприличного жеста.

Разговор в зале, во время выступления певца Данко

– Ну, и когда он себе отрубит чего?

– И правда, скучно. Скачет, скачет – а все без толку. Тут неделю назад одна певичка чуть голову ятаганом не отсекла.

– Правда, что ли?

– А то!..

– Обкурилась, наверное?

– Посуди сам: в здравом уме кто себе чего рубанет?

– А с головой как?

– Тише! Дайте песню послушать.

– Во дает! Да кто сюда ради песен ходит?! Наивный: здесь фанера одна. Народ на шоу прется. А какое сейчас самое крутое шоу? Правильно, когда они себе чего-нибудь рубить начинают. Песни по старинке только наивная провинция слушает. Что? Угадал, меломан? Из Крыжополя, поди, приехал?

Ни из какого я не из Крыжополя.

А чего акцент такой?

После столь острого выпада оппонент, любитель музыки, замолчал.

Да брось ты его, – вмешался собеседник. – С головой-то, с головой как?

С какой головой?

Которую чуть ятаганом того?..

Обошлось.

Жаль. Я бы и сам посмотрел.

Не то слово. Девчушку эту мы освистали.

За что?

Во-первых, с самого начала ясно было, что ятаганом она никакой головы себе не отрубит.

На понт, значит, брала. Видимость создавала.

Вроде того. А во-вторых, девице, видно, захотелось круче самой Примадонны стать.

Смотри-ка, какая бойкая молодежь пошла!

О чем и речь. Нет! Ты с пальчиков, с пальчиков начни. А голову себе лишь Алла отрубит.

А что, есть такой слушок?

Поговаривают, что целая программа готовится. «Прощай, сцена» называется.

Слушай, а мне рассказывали, что сейчас будто и головы пришивать научились.

Для Аллы все сделают. Уверен.

Представляешь: она себе голову рубанет, ее, голову то есть, назад пришьют. Алла со сценой попрощалась, а потом раз – и вновь под софиты, нас своими песнями радовать?

Это риск, конечно. Связки пострадать могут.

Да у нее и сейчас голос – как хрип повешенной.

Ты мне только святого не трожь. Я с Аллой, можно сказать, вырос. Я ее с колыбели знаю, понял?

Атмосфера в зале постепенно начала накаляться. В партере, да и на балконе поднялся шумок. Все ждали кровавого катарсиса и в ожидании начали громко разговаривать между собой. На сцену и на прыгающего по ней певца уже никто не обращал внимания.

А Данко между тем, словно не замечая неодобрительного ропота, как марионетка на веревочке, все прыгал и прыгал.

Тогда толпа осмелела и решила нагло потребовать свое. Кто-то, встав во весь рост и сложив ладони рупором, громко крикнул:

Расчлененку! Расчлененку гони!

Лозунг понравился, и его дружно подхватили.

Так на стадионе болельщики кричат: «Шайбу! Шайбу!»

Фонограмма зазвучала, как заезженный винил, а затем смолкла.

Господа! Господа! – взмолился в установившейся мрачной тишине певец. – Я еще не допел.

Дома допоешь! – зло ответили ему с мест.