Вито Леоне - Волчье лезвие

К середине четвертого дня вышли к опушке, откуда сосново-буковые и дубовые леса начинали спуск к плодородной равнине по берегам реки По.

Между стройными стволами бежал вниз и звонко бурлил прозрачный ручей. Они слезли с коней, чтобы напиться холодной воды с переливами радужных красок от ярких солнечных лучей.

Проводник первым утолил жажду, оставил коня, и ноги унесли его в чащу, откуда он не появлялся, несмотря на долгие крики Людера и Брюна и грозный лай Крувса. Зато вместо него на зов выступила из-за деревьев четвёрка вооруженных людей, следом ещё двое, которые толкали излишне юркого проводника копьями в спину. Людер вглядывался им в лица, а пальцы поигрывали на рукояти секиры.

– Где Фроил? – гаркнул Людер что есть мочи. В надежде на хороший слух у гепида, потому как среди этих шестерых его не было. – Крувс, сидеть! Он не двинется, если поступите так же, – предупредил он.

– Идём с нами, – остановился косичкобородый галл, – он в лагере. И надо решить с этим, – показал он пальцем на проводника. – Шибко юркий, может выдать.

«И то верно, – разглядывал Людер мужичка, чьи руки, ноги и голова, казалось, жили каждый своей жизнью – так он шевелил ими, оправдывая свою юркость. – Спустить пса? Хоть налопается».

– Возьмём с собой. Путь долгий, может пригодиться, – двинулся Брюн к лесу, уздечки в его руках зазвенели в такт поступи двух лошадей: своей и проводника.

– Но платить больше оговоренного не станем, – последовал Людер за ним. – Ничего, поешь дичи, – потрепал он пса по холке.

В лагере, состоящем из шести шалашей, сложенных на опорах из толстых сучьев и покрытых дёрном, Людер насчитал четырнадцать человек и восемнадцать лошадей.

– На конину перешли, – пустил Людер пар изо рта, подмечая с двадцати шагов от костра, где стоял с Фроилом, как дымят и скворчат куски мяса на камнях. – Как услышал про тейфалов, сразу понял – твоя шайка.

– Значит, гонец успел застать с моим посланием… Эй, добавьте дров, – крикнул Фроил людям, жмущимся к огню, – и ещё натаскайте, иначе к утру посинеем… Убито шестеро, и ещё двух лошадей проткнули длиннобородые.

– Они говорили про пятерых, – заметил Людер под треск веток от ударов топоров.

– Проводник у нас был, девка. Как засекли, что идут длиннобородые, так связал и с ней двоих оставил. Мы же думали, против шестерых будем, а их… Вон тот, – ткнул Фроил в косичкобородого галла с бледно-фиолетовой правой стороной лица, который у костра пробовал мясо и его лицо морщилось, – получил по башке и вырубился. У второго дырка на спине от кинжала. Видать, не любит Азиль, чтобы ей волосы трепали, – усмехнулся он. – А вообще, она поведала занятный случай, – и Фроил пересказал историю девицы.

– Азиль, значит, – поскрёб Людер подбородок, подняв глаза к шелестящим верхушкам сосен, – Раз ты отказываешься идти со мной, то, может, найдешь её? – вернул он взгляд с неба на плоское лицо гепида. – Когда погиб Одо, их тоже трое было: девчонка и два мальчишки-близнеца.

– Мои руки зажили. Хочу нарубить дров на зиму одной ласковой вдове, – потёр Фроил ладони друг о друга, пустив пар в лицо Людера. – Надо вернуться за перевал, а туда идти неблизко.

Стук топоров уже прекратился, пламя потянулось языками вверх, а Брюн, бросив Крувсу сырой конины, позвал:

– Идите. Скоро захрустит, не разжуёшь, – уселся он в круг к людям, облепившим огонь, как мошка.

– Ты обещал голову Агилульфа и не сделал, – придержал Людер за плечо Фроила, который двинулся к шайке.

– Да, вышло плохо. А ведь как сошлось всё удачно: замыслили здесь встретиться, а тут и этот длиннобородый. Отдал бы его голову здесь – и всё, разошлись бы. Теперь уже после зимы.

– Слушай, я иду к аварам, – не отступал Людер. – Так или иначе, вернёмся сюда, и уже с войском. Возьми двоих-троих, осядьте, осмотритесь, что здесь и как… А если ещё с девкой разберёшься, то получишь это, – сунул он под нос Фроила правую руку с золотым обручьем из львиных голов.

Баварское герцогство

крепость Регенсбург,

Октябрь, 588 г. н. э.

В её сне колокол уже молчит. Над крепостью дым и пламя.

Сзади рёв. Всадники с мерзко-зелёными лицами скачут по горной тропе. Их доспехи в крови, а бешеная скачка забрасывает длинные бороды за плечи.

Вот что видит Теоделинда, взглянув назад. И – пятками в бок коню, снова вперёд, к ущелью. За ним спасение.

Ещё чуть-чуть. Тропинка. Она вьётся, бросая под ноги камни. Сосны и буки тянут корни, ветки; цепляют. Отец, братья впереди, и вот… обрыв. Дальше темно: внизу и вверху. Нет луны, звёзд.

– Прыгаем, – кричит отец.

– Давай, – толчок в спину.

Она летит, и ей кажется – нет воздуха. Он не обдувает лицо, руки, ноги. Отец, Гримоальд, Тассилон пропали в черноте. И вдруг Теоделинда видит острозубое и злое каменное дно. Об него бьются три валуна: два – в прах, третий взлетает ястребом.

«Львёнок!» – разворачивается лицом вверх. Падает. Ещё миг… и затылок пробьют камни!

Над ней нависает Гундоальд, тянет руку к её щеке. Удар. Спина мокрая, горячая.

– Теоделинда, – рука брата сухая и по-женски лёгкая…

– Заспалась что-то, милая, – звучит мягкий голос Херти.

Теоделинда села на постели, протёрла глаза. Херти уже сдвинула с окна плотную ткань, и утренняя свежесть зашла внутрь, взбудоражила огонь свечи, что пристроился на столе в дальнем углу комнаты правее окна. Огарок источал прогорклый запах, и слабый кружок света падал на тёмно-серую доломитовую кладку.

– Доброе утро! Сон плохой, даже спина взмокла, – поёжилась она в рубахе до пят из светлого ситца. – Будто лангобарды в боевом окрасе напали на нас, а мы бежали к ущелью, – подошла к маленькому, с половину сундука, загону в углу комнаты. Он ещё пах сосной, а внутри, среди сочных листьев клевера и щавеля, шевелил ушами подросший зайчонок.

– Как ты, Львёнок? – погладила Теоделинда пальцем его бело-серую бархатистую шёрстку. – Представляешь, а потом отец, Тассилон и Гримоальд упали камнями на дно, но один из них взлетел ястребом. Как растолковать такой сон, а, Херти?

– Вот увидишь сегодня своих зелено-бородатых родичей – спросишь, – пробурчала Херти, прибиравшая постель. – Садись, расчешу.

– Вот как они без меня? – уселась Теоделинда на кушетку перед зеркалом. – Надо, чтобы припасы не кончались, служанок проверять, следить, чтобы на полях урожай вовремя собрали.

– Ничего, скоро малявка у Гримоальда к мамкиной сиське приноровится, – зажгла Херти ещё три свечи на стенах и принялась за её волосы, – и тогда через две-три луны его жена и займётся. Всё равно ты за горы отправишься не раньше, чем на перевале снега сойдут. Успеешь ей всё объяснить.

В голосе служанки Теоделинда уловила грусть, что обычно навевает лёгкая пасмурность, какой и в помине не было в утреннем небе. На нём красовалось яркое солнце, а тёплый ветерок влетал в комнату со двора вместе со скрипом повозок, звоном наковальни, голосами слуг и крестьян.