Вито Леоне - Волчье лезвие

Но Бёрн так и бурчал о её прелестях всю дорогу до деревни Пии, а затем и до Турина.

…Ирм не заметил, как преодолел около пятидесяти шагов, что отделяли его от Лега; как не слышал, что говорили вожди, выходя в центр круга, а потому вопрос Лега: «Как Пиа?» – сбил с толку так, что пока не сел на траву – молчал.

– Где Бёрн? – спросил Лег, пристально вглядываясь в лицо Ирма.

– Она на месте. К невесте пошёл, – повернулся Ирм к Легу.

Губы Лега дёрнула усмешка:

– Твой отец не разрешит тебе на римлянке жениться, а в наложницы не возьмешь. Сам знаешь, рабов не берём… Только если на войне, – сорвал он стебелёк, стал мять в руках и опять взглянул на Ирма.

– …мост в том месте позволит нашим альдиям и римлянам быстрее возить продукты в Турин и Папию, – громогласный голос убеждал собравшихся вождей.

В говорившем Ирм узнал Граусо. Тот поднялся с валуна, левая ладонь обхватила кожаный пояс с золотыми украшениями, а правая рука рубила тёплый воздух. Пот пропитал расшитую льняную тунику без рукавов и вылепил причудливые складки на спине.

– С чего взял, что хочу жениться? – сорвал Ирм сразу несколько стеблей, но тут же разорвал на мелкие куски и выкинул.

– Пропади моя борода, да у тебя глаза пьяные, словно полынного вина перебрал. Лучше среди наших найди.

– Мои альдии подъезжают на повозках с другой стороны и реку не переходят, – парировал другой вождь, с не менее вычурным поясом и потными складками на груди.

– Разберусь без тебя, – и ещё несколько стеблей разлетелись на мелкие кусочки. – Что тут? Опять мост? О нём спорили, ещё когда только сошёл снег.

Агилульф встал с валуна, его пальцы стиснули посеребрённый пояс:

– Решим так: кто переходит реку, пусть пришлют по плотнику, а кто нет – по челядинцу.

Вожди одобрительно загудели, закивали.

«С мостом решили. Хорошо. Будет ещё ближе до её деревни», – скакнуло сердце Ирма.

Агилульф говорил с Мунихом, но слова не долетали до Ирма. Он лишь видел, как Агилульф разводил руки в стороны – так и обнял бы гастальда, будь тот не так широк в талии. Щёки Муниха краснели и краснели, и стали как наливное яблоко на дереве. Наконец он кивнул и поднялся:

– Таг должен определить наказание для Рогарита, епископа Турина. Выслушаем его брата.

Вожди запустили пальцы в бороды, переглядываясь. Раздались голоса:

– Таг должен выслушать виновного.

– Где он? Пусть явится.

Муних сел на место, кивком головы и ленивым взмахом рукой пригласил Агилульфа.

Пять шагов приблизили Агилульфа к середине круга.

– Прошу простить моего брата, он раскаялся в своём проступке. Он так мучился от осознания вины, что перелечил душу вином, а потому не может мыслить разумно. Я запер его в темнице. Но прежде он сказал, что согласен уплатить фельгельд в королевскую казну: двести золотых монет.

– Надо, чтобы он сам признал на таге вину, – прозвучал хриплый голос Граусо.

– Если кто желает, может поговорить с ним в темнице, – отрезал Агилульф, когда вернулся на место.

– Давай последних, – крикнул Муних в сторону тропы.

Подталкиваемые тупым концом копья, парень с молодая женщина в тёмно-серых коротких туниках без поясов покорно проследовали в центр круга, где они встали на колени лицом к гастальду.

– Говори, – ткнул Муних в парня.

– Я… я застал жену с соседом, – залепетал молодой альдий, – они… они… и я убил его, а её… прошу осудить по cadarfada 16 16 Обычай .

– Всё верно говорит твой муж? – упёр Муних кулаки в бёдра.

Молодая женщина, казалось, уже умерла – так она скрючилась в спине, а руки свисали вялой листвой.

– Да, – выдавила она с кивком.

– За убийство заплатишь казне десять золотых, а ещё десять родичам убитого. Её утопят в тихой запруде, не позднее, чем завтра, – озвучил Муних приговор.

Над поляной воцарилось безмолвное единодушие.

Пока Муних вершил суд над альдиями, Агилульф зевал. После разговора с Гизой уже вторую ночь ему снилось, как Ольф клял дрянное пиво. Он просыпался в сумраке спальни, куда прохладный ветерок заносил сквозь оконный проём лунные блики и бросал их на стены. Ладонь нащупывала упругости служанки. Она с проворством ласки выскакивала из сна, чтобы похоронить его дурное видение в почтительных ласках.

…«Cadarfada требует смерти – как можно избежать её на войне, если даже таг неумолим? Но если…» – поднялся Агилульф и приблизился к осуждённым:

– Почему сам не убил жену? Ещё десять золотых фельгельда за второго убитого, и всё. Не пришлось бы её топить.

Парень поднял голову, глаза расширились, ладони стискивали друг друга до белых суставов:

– Я… я не смог, – пал он ниц, и рыдание разлетелось по поляне.

– Не смог или слишком дорого для тебя?

Агилульф остановился напротив молодой женщины:

– Сколько живёте? Дети?

– Две зимы. Нет, – помотала она головой с чёрными прядями.

– Вижу, ты и семя закинуть жене не можешь, – встал Агилульф за их спинами. – Пусть он сам убьёт ее…

Да, верно! Так и надо, – заговорили вожди, – … когда выплатит пятьдесят золотых в королевскую казну и столько же герцогу.

Тучный Граусо вскочил с места:

– За прелюбодеяние полагается немедленная смерть. Так требует cadarfada.

– Её смерть неизбежна, но не раньше, чем муж заплатит за неё, – ответил Агилульф.

– Сто золотых за всю жизнь не заработает, – выкрикнул один из вождей.

– А потому она родит не меньше двух мальцов, чтобы было кому отработать фельгельд после казни, – Агилульф плюхнулся на валун. Туника насквозь пропиталась горячим потом.

И как ни ругались и ни спорили вожди, он не отступил от своих доводов, чтобы сохранить жизнь женщине. Перебранка вымотала не хуже жестокой битвы, а потому упрёк Муниха: «Подивил, но раз ты убедил таг, пусть король решит, что с тобой делать» – сразу исчез из дум, как капля влаги пропадает на сухой земле в знойный полдень.

Этой ночью Ольф хлебал пиво с безжалостным наслаждением на лице.

Через десять дней гонец привёз три послания: два от отца, а ещё одно от короля.

Один свиток отец предназначил молодой жене и сыну Олларду, во втором писал, чтобы Агилульф распорядился о назначениях, пока кто-то из них двоих не вернётся. Он не упоминал о прошедшем таге, а значит, послание Муниха ещё не достигло Папии, – такой вывод подвиг Агилульфа призвать столесазо, чтобы тот описал всё, что случилось со дня его прибытия в Турин, и отправил отцу с гонцом.

Третье послание с королевской печатью приказывало ему с братом отправиться в Триент 17 17 Современный Тренто под начало Муниха, с которым следовать в Регенсбург.

Перед отбытием Агилульф проследил, чтобы слуги засунули в походные мешки плащи, подбитые мехом, длинные кожаные и шерстяные штаны, кафтаны из звериных шкур и меховые сапоги. Затем свистнул Сундрариту, который с унылым лицом следил за всеми приготовлениями. И они, млея от тёплого ветерка, под ярким солнцем верхом отправились на две мили по правому берегу реки По.