Наталья Галина - «Времена были нескучные!..» 2 том

Баню к этому времени растопили, чтобы распарить и «размягчить» тело роженицы. Ульрику переодели во все чистое и уложили на скамью.

– Помогай, Бог, трудиться, – приветствовала повитуха Татьяна Ульрику, войдя в баню.

Бабка осмотрела роженицу. Как только она прикоснулась к животу Ульрики, плод внутри сразу же отозвался.

– Все благополучно, ребеночек на ходу, только бы воды прошли, а там все пойдет своим чередом, – заключила она.

Для ускорения родов повитуха расстегнула Ульрике ворот, сняла с нее кольца и серьги, развязала все узлы, какие были, распустила волосы, велела отпереть все замки в доме, открыть печи, заслонки, двери, ворота, сундуки и лари, чтобы роды «развязались» скорее и у роженицы свободно открылись все «затворы и запоры», затрудняющие выход ребенка.

Затем Татьяна поставила в голову Ульрике икону Божией Матери и святую воду, окурила и себя, и роженицу росным ладаном, опрыскала крещенской водицей и дала испить её, а перед иконой зажгла восковую свечку.

– Пресвятая Богородица, – молилась повитуха, – отпусти матушку Соломониду, принимавшую Иисуса Христа. Бабушка Соломонида, приложи свои рученьки к рабе Божией Ефросинье. Чистый четверг, великая пятница, честная суббота, святое воскресенье, отблагодарите нас добрыми делами.

Начались схватки, но очень слабые. Татьяна ободряла роженицу, разглаживала ей поясницу с приговором «Расступитеся, растворитеся, косточки!», растирала живот деревянным маслом, но схватки стали затухать. Тогда повитуха дала Ульрике сильнейшее, много раз испытанное средство: настой травы чернобыльника. Схватки возобновились.

Во все продолжение родов бабка постоянно крестилась, клала земные поклоны и утешала роженицу: «Потерпи, моя касатка, потерпи, Бог пошлет, все благополучно будет, все по-доброму идет».

Но всё шло как-то не по-доброму. С начала родов прошло семь часов, отошли воды, Ульрика измучилась, чуть слышно стонала. Александра послала няню Наташу за акушеркой, той самой «бабой-голландкой».

Спустя некоторое время в баню вошла крупная ширококостная женщина-богатырь, акушерка Антонида. В ту секунду, когда у Ульрики начались потуги, она решительно отодвинула повитуху Татьяну и склонилась над роженицей:

– Как у нас дела?

– Я умираю, – чуть слышно прошелестела Ульрика заплетающимся языком.

– Что это она у вас говорит? – сердито спросила акушерка.

Ульрика вскрикнула, приближались очередные потуги. Антонида взглянула на показавшуюся головку плода, и в то же мгновение поняла, что тужится нельзя, головка не встала родничком.

– Нет, милая, нет, мы сейчас тужиться не будем. Послушай меня: как будет очередная потуга, ты будешь вместе со мной дышать носиком. Договорились?

С огромным трудом Ульрика послушно дышала носом вместе с акушеркой, преодолевая потуги. Наконец и потуги тоже прошли, как и схватки.

Повитуха в это время заговаривала воду:

– Стану я, раба Божия Ефросинья благословясь, пойду перекрестясь, из избы дверьми, из двора воротми. Выйду я в чистое поле, помолюсь и поклонюсь на восточну сторону. На той восточной стороне стоит престол Господень. На том престоле Господнем сидит Пресвятая Мати Божья Богородица. И помолюсь, и поклонюсь Пресвятой Матери Божьей Богородице: «Пресвятая Мати Богородица, соходи с престола Господня и бери свои золотые ключи и отпирай у рабы Божьей Ефросиньи мясные ворота, и выпущай младеня на свет и на Божью волю». Во веки веков, аминь.

Трижды произнесла она этот заговор, после чего заговорённой водой облила живот Ульрики.

Александра, которая в слезах стояла и молилась, спросила у Антониды:

– Что делать-то теперь?

– Как что? – ответила та. – Рожать!

Она решительно взяла за руку ничего не понимающую повитуху и поставила к ногам роженицы.

– Значит так, – сказала она, обращаясь к Ульрике, – сейчас мы будем с…ать!

Акушерка потянула обессилевшую женщину вниз лавки и упёрла её ноги в бедра повитухи. Перекрестилась и аккуратно повернула рукой головку плода.

– Сейчас я положу руку тебе под грудью на живот, сосчитаю до трёх и на счёт «три» надавлю на живот, а ты упрись крепко ногами в бедра этой женщины и на счёт «три» одновременно со мной тужься изо всех сил. Поняла?

– Да, – чуть слышно ответила Ульрика.

Антонида опять перекрестилась, сосчитала «раз, два, три» и надавила сверху на живот, но Ульрика слегка запоздала и одновременно не получилось.

– Я же сказала «одновременно», – раздраженно произнесла акушерка. – Ничего, ничего, сейчас всё получится, – сказала она, успокаивая себя и Ульрику.

И опять прозвучало «раз, два, три». Все свои оставшиеся силы вложила Ульрика в эту потугу. Невероятное ощущение, неведомое дотоле, несмотря на третьи уже роды, испытала она. Что-то необычайно ласковое, нежное, восхитительное коснулось её внутренностей, исходя из её тела.

Ребёнок сразу не закричал, пришлось сначала убрать пуповину, которая не сильно, но всё же обвила его шейку. Шлепок – и раздался долгожданный крик. Акушерка поднесла ребёнка к Ульрике, показала, держа в руках, всё в слизи и крови заливающееся криком существо:

– Видишь, кто это?

– Да, девочка, – еле слышно произнесла её мама.

С детским местом проблем не было, оно отошло быстро и безболезненно.

Ульрику так трясло от напряжения, что подбрасывало буквально на несколько сантиметров над лавкой. Она позвала Александру и, чтобы успокоить тряску, попросила держать её за руку, что та и сделала. Другую руку придерживала няня Наташа. Подошла акушерка, «баба-голландка» Антонида. Пот ручьями стекал по её лицу.

– Ты думаешь – это ты родила? – спросила она Ульрику. – Это я родила.

Заканчивался день 22 октября 1785 года.

Александр Артемьевич порадовался родившейся внучке. Стал спокойнее, возможно, мудрее, после всего произошедшего. Силы явно покидали его, но он был приветлив со всеми и старался не докучать никому своими хворями. Когда чувствовал в себе возможность, спускался к внукам и с умилением наблюдал за малышкой и общался со старшими.

Ульрика, приголубливая дочку, внимательно смотрела в её ясные глазки, была печальна и отстранённа от всего, что происходило вокруг. Будто бы и не жила, а существовала какой-то бесплотной тенью. Похудела (хотя, куда ещё больше худеть, и так была само изящество), краски оставили её прекрасное лицо. Временами слабость непреодолимо наваливалась на неё, тогда она лежала без движения в постели, и было непонятно: жива ли или уже оставила этот мир. Дочка была явным отблеском красоты матери и очень походила неё. Александра быстро после родов организовала крестины, и девочку окрестили Натальей в церкви соседнего уезда. Всю сердечность и заботу Александра отдавала Ульрике и её малышке, понимая безвыходность положения Ульрики и будучи не в силах ей чем-либо помочь. Одно она обещала Ульрике твёрдо – она сделает всё, чтобы уравнять Наташу в правах с братом и сёстрами. Как? Она пока не знала и сама, но ни секунды не сомневалась, что она это сделает во что бы то ни стало и несмотря ни на что.