Наталья Галина - «Времена были нескучные!..» 1 том

– Загряжский, ты прав. Женщины всегда плачут от тебя. Что может быть общего у Ольги и этого типа?

– Да откуда же я знаю? Но она зачем-то здесь, она знает этих масонов, у них есть какие-то общие интересы.

– Думаешь, в этом что-то есть?

– Наверняка есть, узнать бы только, что, – взволнованно сказал Загряжский.

– Слушай, дружище, думаю смогу тебе помочь. У меня в полку есть один смышленый парнишка, подпоручик. Я направлю его, он послушает, посмотрит аккуратненько, может, что и накопает.

– Ох, опасно это.

– А ходить по острию ножа, как ты, Иван, это не опасно?

– Ну, давай попробуем. Только предупреди его, что это за люди. Пусть будет очень осторожен, не лезет на рожон.

– Да он разберётся! Он нам такие сведения о турках добывал, сам главнокомандующий за голову хватался. Как он это делает, одному Богу известно, – посмеиваясь, сказал Забуга.

– Ладно, убедил. Давай твоего разведчика.

– И ты, Иван, письмо напиши князю Потёмкину о случившемся с тобой. Есть у меня одна лазеечка, через которую можно попытаться ему это письмо передать. Давай рискнём. Это лучше, чем ничего.

– Забуга, ты меня воскресаешь. Конечно, попробуем.

Друзья двинулись к выходу, больше оставаться в пасти хищника было опасно, да и надо было подумать, подготовиться к завтрашней встрече.

Утро наступило внезапно. Уснуть Загряжскому так и не удалось. Он мучительно вглядывался в темноту, будто пытался увидеть там, как на кофейной гуще, своё будущее. И вдруг неожиданно стало светло, как будто не было совсем утренних сумерек, и первый луч солнца не спешил, как бегун на дистанции, обогнуть все препятствия, обойти соперников, разорвать ночную мглу и озарить спящую землю, окутать её туманом и утренней свежестью. Была в утре какая-то магическая сила. Не зря ведь вездесущие деревенские знахарки лечили больных, умывая их утренней росой, заставляли бегать босыми по земле и обнимать деревья.

Несмотря на бессонную ночь, Иван Александрович чувствовал себя бодро. Как обычно рано встал, умылся, сделал несколько необходимых упражнений, плотно позавтракал. Хозяйка квартиры, где он был расквартирован, отличалась отменными кулинарными способностями. Между делом (Загряжский не был бы собой, если бы не сделал это) доставил молодой солдатской вдове значительную долю удовольствий, а она, в свою очередь, старалась для него во всю.

Вся случившаяся катавасия отнимала массу времени, а надо было обязательно заехать в полк, посмотреть, как там и что. Ведь столько сил было потрачено на то, чтобы дисциплина поддерживалась не только уставами и батогами, но и доброй волей солдат и полным доверием командиру, а Загряжский уже два дня в полку не был и боялся, что, оставшись без присмотра, бравые и бесшабашные драгуны разойдутся не на шутку.

Уже на пороге дома Загряжский крепко поцеловал хозяйку, прижал к себе ее упругое тело. Он делал это всегда, когда выходил из дома, но сейчас сделал как-то по-особенному романтично, что ли, и молодое здоровое женское тело с готовностью ответило. Это опытный любовник почувствовал сразу. Подумал было задержаться (в конце концов, обошлись без него два дня). Тут, как это всегда бывает на самом интересном месте, раздался стук в дверь.

– Подпоручик Синица. По вашему приказанию прибыл.

– Какая синица? Я ничего не приказывал, – удивился полковник.

– Разрешите доложить, господин полковник. Меня прислал мой командир, полковник Забуга.

– Ах, да, Забуга. Совсем забыл. Прошу вас, пройдемте в комнату.

И лукаво подмигнув премиленькой хозяйке дома, Загряжский с нежданным гостем вернулся в дом.

– Ваш командир объяснил задачу?

– В общих чертах, господин полковник.

– Что Вы об этом думаете, подпоручик? Вы ведь опытный разведчик, насколько я знаю.

– Разрешите вопрос?

– Да, конечно.

– Насколько подробная информация Вам нужна, и насколько тесно я могу войти в контакт с интересующей Вас особой?

Загряжский внимательно посмотрел на собеседника. Это был молодой парнишка, но было видно, что повидал он немало. Его карие глубоко посаженные глаза смотрели так, как будто пытались увидеть внутри вас каждый орган, каждую косточку и сравнить с учебником по анатомии. Юношеский пушок совершенно не сочетался с обветренным и загорелым мужественным лицом, на котором выделялся совершенно не классической конфигурации нос. И вообще, было в нем что-то непропорциональное, что-то несуразное, но интересно то, что это совсем его не портило, даже, наоборот, делало его притягательным. «Он сможет произвести на Ольгу впечатление, хотя она женщина очень разборчивая», – утвердился во мнении Загряжский.

– Делайте всё, что сочтёте нужным: всё возможное и невозможное. От этого зависит моя жизнь.

– Тогда еще один момент.

– Да, я слушаю Вас.

– Выполняя это задание, я могу понести расходы.

– Да, конечно, тратьте, не стесняйтесь, – Загряжский вытащил пачку ассигнаций, отсчитал несколько и отдал молодому человеку. – Хочу предупредить Вас, что я не знаю, где она остановилась.

– Не волнуйтесь, господин полковник. Это моя проблема. Сколько у меня времени?

– Самое большое – три дня. Потом наш полк должен выдвигаться.

– Понял Вас. Успею. Честь имею, господин полковник.

– Успехов, подпоручик Синица.

«Как же ему такое удается? Забуга рассказывал о его геройствах. Такой юный, совсем мальчишка».

* * *

Только позже Загряжский узнал: когда Парамон был еще ребенком, семья Синицы попала в плен к туркам. Они жили в Очакове. Отец его тоже был военным. Однажды в дом ворвались два страшного вида янычара, отца сразу ранили, и он не смог защитить свою семью. Зато это попытался сделать его маленький сынишка. Когда турок схватил его старшую сестру, порвал на ней кофту и начал задирать сарафан, Парамон Синица не растерялся, а потихоньку подполз к отцовской шашке и, разбежавшись, ударил незваного гостя. Не убил, конечно, так как до жизненно важных органов достать не мог в силу невысокого роста, но тот орган, которым турок собирался распорядиться, пострадал. Турок заорал. Второй турок рассвирепел, связал всю семью, добил раненого отца, ударил мальчишку так, что сломал ему нос и выбил два зуба. Но это было ничто по сравнению с тем, что оставило неизгладимый след в неокрепшей детской душе. Раненый турок орал и держался за свое причинное место. Тогда второй янычар размахнулся ятаганом и отсек своему товарищу его мужское достоинство. Этот случай навсегда засел в памяти маленького Парамона, с него началось для него знакомство с этим народом.

В плену Парамон вполне прилично выучил язык. Его разлучили с матерью и сестрой (поговаривали, что они оказались в гареме). Больше, будучи в плену, он их не видел. Однажды, уже служа в армии, напал на их след, но об этом чуть дальше. Сам же Парамон целых шесть лет работал в доме одного из высоких турецких чинов. Надо сказать, что хозяйка относилась к нему по-доброму, благоволила ему, тайком подкармливала. Своих детей у нее не было, и ему доставалась вся её нерастраченная материнская забота. Когда мальчик подрос, хозяйка сделала все возможное, чтобы дать ему образование, и даже нашла ему духовника, хотя турки очень негативно относились к православию. Мальчик был очень смышленым и быстро изучил нравы и обычаи этого народа. Даже как-то полюбил по-своему, даже попытался по-христиански простить смерть отца и судьбу матери и сестры. Но тоска по родине сильнее сильного жгла сердце и рвала душу. Он попытался уговорить хозяйку поговорить с хозяином, чтобы они его отпустили, но она, конечно, отказалась. Тогда, улучив возможность, Парамон сбежал.