Анатолий Репецкий - Верь своему ангелу

Вот именно! В ваших руках остались только материальное! Мозгов вы своему сыночку не вставите, даже если попытаетесь, возмутилась внутренне Вера. Слишком поздно – он уже окончательно и безоговорочно сформировался как блистательный эгоист. Но затем, успокоившись, подумала: а вдруг все может наладиться? Ведь если раньше она пыталась одна повлиять на Антуана, то теперь увидела поддержку со стороны его родителей. И она робко поведала это свекрови. Теперь уже и от их влияния зависит, как поведет себя этот великолепно сложенный жизнерадостный красавец. Ее же воздействие на мужа, кажется, было до сих пор ничтожным. А с ними, особенно с отцом, Антуан очень считается.

Мадам кивнула, соглашаясь, и Верочке стало легче на душе. Но они даже не могли себе представить, насколько глубоки были их заблуждения на этот счет. Он считался или может, боялся – можно было думать как угодно – родителей, лишь пока они были рядом. Месяц, который Жерюмо-старший планировал провести в Париже, закончился, и он отправился в Бордо к своим винным заводам. Через пару дней после этого Антуан взял за правило оставаться ночевать в мастерской, о чем он на первых порах сообщал жене по телефону. Затем звонки прекратились, и неслучайно заглянувшему туда вечером Ревиньону долго не открывали, а когда все же открыли, то он просто пришел в ужас. Место мольберта занимал стол, уставленный бутылками, а в мастерской, кроме нетрезвых молодых людей, было полно полуголых девиц, которых Антуан, естественно, представил Симону как натурщиц.

Вера на следующий день дозвонилась до Бордо. Жерюмо-старший тут же прибыл в Париж и уже через два часа они обедали в кафе на Елисейских полях.

– А ты знаешь, дочка, – в устах Марка такое обращение звучит теперь все чаще, – ты знаешь, когда-то Симон мне предсказывал что-то подобное в отношении твоего супруга. Да и я сам опасался нечто похожего, хотя и верил в тот здравый смысл, наличие которого предполагал достаточным в голове моего сына. Но все мои надежды рухнули, теперь это наглядно видно. Антуана тридцать пять лет воспитывала парижская среда, а мы с Юлией были уверены, что у нас вырастает примерный добропорядочный сын. Мы забыли, что Париж для слабых – а наш сын оказался именно таким – это винная лавка с распутными девицами и рулеточными шулерами. И устоять в нем слабому человеку невозможно. Конечно, есть и другой Париж – для сильных, и он гораздо больше, но не будем сейчас об этом. У меня давно уже зародилась одна, как мне кажется, спасительная мысль. Нам следует вырвать Антуана из привычной трясины парижских развлечений, от окружающих его порочных друзей, с которыми он уже давным-давно сросся в одно целое. Они совершенно не мыслят для себя иного образа жизни, он просто для них не существует, даже в воображении. И живопись не реальна для моего сына в данном окружении, точно так, как не реальна и нормальная семейная жизнь.

План спасения Антуана прост: он должен покинуть Париж и поселиться как можно дальше от столицы, вне пределов досягаемости своих дружков. Согласна ли Вера на такой шаг, не слишком ли окажется он для нее обременительным? Согласна, успокаивает она свекра, и не только согласна, но и совершит его с радостью, ибо она все еще любит Антуана, несмотря ни на что, и готова на все ради сохранения семьи. Сама мысль остаться в одиночестве ужасна, ничего страшнее нельзя даже представить.

– Вот и хорошо, – Марк подводит итог разговора, – раз ты согласна, то выслушай меня внимательно. На юге в городке с названием Ним у меня есть винный завод. Он небольшой, как и сам город, но довольно прибыльный, поскольку качество его вин непревзойденное; их успех таится в климате и почвах, и уходить оттуда нельзя никоим образом. Директор завода давно уже просится на отдых, ему уже под восемьдесят, вдобавок подагра и все прочее. Завтра же едем с тобой туда на рекогносцировку. Тьфу ты, прости меня, дочка, это гадкое слово во мне с войны! Завтра едем посмотреть и возьмем с собой Симона.

Городок Вере понравился, он чем-то отдаленно напомнил ей Евпаторию. Да и расстояние до моря – мелочь для автомобиля. На море у них большой дом, там Антуан может рисовать. Дом в Ниме потребует ремонта, на это у них целых три месяца. Как решил Марк, Антуан вначале отправится в Швейцарию, где ему предстоит немножко подлечиться, самому справиться с пагубной привычкой будет сложно. Если ты хочешь, дочка, можешь поехать с ним.

– Я бы с удовольствием, но не уверена, захочет ли он этого сам, – ответила Вера.

Так и оказалось: Антуан заявил, что хочет побыть один. Ему не поверили до конца, и с ним отправились его сестра с мужем. Решили, что так будет надежнее. Марк поинтересовался, кому Вера хотела бы передать дела в Париже.

– Конечно же, дяде Симону, – не задумываясь, ответила та, – лучше не придумаешь.

– Ну и отлично! – согласился Жерюмо, – и запомни, что парижский комбинат по-прежнему ваш, как и новый завод в Ниме. Это мои подарки будущему внуку, не забывай об этом.

Она обрадовалась, что Антуан не захотел взять ее с собой, теперь ей будет проще выполнить свой недавно появившийся план. Он касался ее нового знакомого. Первоначально Вера решила просто отыскать и отблагодарить Сергея за все его добрые дела. Но что значит отблагодарить? При встрече высказать соответствующие случаю слова? Ему будет приятно, но это всего лишь слова, которые ничего не изменят в его жизни. А что еще? Дать ему денег? Это было бы правильнее; она уверена, что Серж бедствует, как и большинство русских эмигрантов. Но она также уверена, что денег он не возьмет, а вот обидеть его при этом – пару пустяков. Ладно, она вначале отыщет своего спасителя и поговорит с ним, а там будет видно.

Во второй половине дня у директора завода – а Вера пока еще директор, Симон попросил ее еще хотя бы месяц посидеть в этом кресле, пока он подтянет свои хвосты – нерешенных производственных проблем уже нет, и она посвятит оставшуюся половину дня себя. Ей нужен сопровождающий; уж очень сложно женщине одной сидеть в шумном кафе и не стать объектом ухаживаний, иногда столь настойчивых, что единственный способ избавиться – это бегство. Нет, ее секретарь не подойдет, объясняет Вера Симону, будет еще хуже, ибо на такую красоту сбегутся все парижские донжуаны! Ревиньон соглашается и отправляет с ней своего младшего сына Даниэля. Он все равно скучает в лаборатории, а от вас узнает что-нибудь новое. Даниэлю скоро двадцать три, он учится в колледже на пищевика, мечтает стать виноделом, как отец. Теперь он будет сопровождать своего директора в скитаниях по кафе и ресторанчикам, преимущественно самых недорогим, где обычно собираются русские эмигранты. Он сидит с ней рядом, неуклюже, но с претензией на истинно французскую галантность, ухаживает и выполняет мелкие поручения. Тем не менее, уличным ловеласам дают понять, что женщина не одна, и уже это служит ей хоть какой-то защитой.