Александр Терентьев - Субмарина меняет курс

Капитан Накамура встретил офицеров довольно приветливо: ему явно импонировало стремление корветенкапитана «не отлынивать от службы», а оказать экипажу лодки какую-то посильную помощь, а штурмбаннфюрера японец с истинно восточной мудростью воспринимал как крысу на торговом корабле – вещь малоприятная, но, увы, неизбежная…

– Вы прибыли минута в минуту, – Накамура благосклонно кивнул, мельком взглянув на морской хронометр. – Мне глубоко симпатична пунктуальность моих немецких друзей! Герр корветенкапитан, сегодня вы будете исполнять обязанности помощника штурмана. А вы, господин Кремер, можете быть… почетным гостем. Присматривайтесь к морской жизни и службе, но ни в коем случае ничего не трогайте руками! Кстати, через час девятнадцать минут у нас сеанс связи – у вас есть что-либо для вашего командования?

– Нет, господин капитан, все как обычно – на ваше усмотрение!

Капитан Накамура выслушал сообщение акустиков, что «в пределах слышимости посторонних судов не наблюдается», затем отдал команду на подвсплытие на перископную глубину и, прильнув к перископу, некоторое время ощупывал взглядом горизонт. Затем посмотрел на присевшего в уголке скучающего эсэсовца, неожиданно улыбнулся и сделал приглашающий жест:

– Подойдите, герр штурмбаннфюрер, полюбуйтесь! Вряд ли вам еще раз представится возможность увидеть такое море и с такой необычной точки… Помощник, объявите трехминутную готовность – всплываем! Там все чисто…

Чернильно-черная, лениво вздымавшаяся поверхность Северного моря была залита мертвенно-голубоватым холодным сиянием луны, проглянувшей среди темно-серых длинных облаков. Зрелище оказалось действительно завораживающим – было в нем что-то нереальное, невероятно далекое от грохочущей где-то войны, да и вообще от всего земного… Подобное чувство возникает у нас, когда мы глухой зимней ночью долго всматриваемся в загадочный призрачно-серебристый диск полной луны: неведомо откуда вдруг приходит щемящее чувство жутковатого одиночества и собственной малости…

Некоторое время черную воду разрезала странная черная труба, двигавшаяся стоймя и оставлявшая после себя две разбегавшиеся в стороны небольшие светлые волны… Затем труба, оказавшаяся перископом, начала расти в высоту, и вот уже на поверхности моря показалась огромная рубка, а за ней «вытянулась», подобно исполинских размеров киту, и туша самой подводной лодки, омываясь стремительными струями стекавшей с рубки и мощной «спины» соленой воды и делая первый глоток свежего ночного воздуха. Субмарина ходко рассекала холодные воды, трудолюбиво стучали дизеля, сообщая подлодке средний ход и вращая роторы генераторов, «кормивших» проголодавшиеся аккумуляторные батареи…

Все члены команды лодки, соблюдая строгую очередность, выскакивали на несколько минут хватить свежего воздуха и вновь ныряли в тускло освещенное нутро субмарины. Сразу же после всплытия радист-маркони с невероятной скоростью отработал на ключе радиостанции сеанс связи, и в эфир стремительно унеслись зашифрованные радиограммы, после чего лодка вновь вернулась к соблюдению строгого радиомолчания…

Капитан Накамура облокотился на еще мокрые леерные ограждения рубки и неторопливо покуривал немецкую сигарету – парочкой хорошей «Аттики» его угостил штурмбаннфюрер, наконец-то дождавшийся вожделенного перекура на свежем воздухе. Накамура еще разок затянулся, огонек сигареты чуть высветил его жесткое лицо, затем капитан швырнул окурок в пробегавшую мимо волну и неожиданно замер, к чему-то настороженно прислушиваясь, словно волк, почуявший неподалеку запах овчарни… Или же опасный запашок охотничьих ружей… Корветенкапитан одновременно с эсэсовцем одновременно повернули головы в сторону предполагаемой суши – именно оттуда появился и нарастал невнятный гул моторов.

– Самолеты? – неуверенно предположил Хейтц, и почти одновременно над субмариной с ревом пронесся неведомый самолет довольно приличных размеров. Корветенкапитан еще не договорил свое «самолеты», а Накамура уже подал резкую команду:

– Всем вниз!!! Срочное погружение! Это «Каталина», дьявол ее разорви!

Непонятно откуда вывернувшаяся «Каталина» деловито ушла на разворот, затем вернулась и, скользя почти у самой поверхности моря, сыпанула серию бомб, стараясь угодить в точку, где, казалось, еще кружатся светящиеся завихрения воды, вызванные стремительным нырком субмарины…

…Переборки «Сен-Току» вздрогнули раз-другой, тревожно замигали лампочки освещения, матросы рассыпались по боевым постам, а Накамура по внутренней связи раздавал четкие отрывистые команды офицерам, рулевым и мотористам, от расторопности и мастерства которых сейчас зависела жизнь подлодки. Сейчас самое главное – как можно быстрее уйти из точки обнаружения, сманеврировать и обмануть «Каталину», пока та крутится над морем в надежде угадать предположительное местонахождение субмарины и подкинуть ей под бочок еще бомбу-другую… На несколько секунд в отсеках повисла напряженная тишина, а затем новый мощный взрыв где-то неподалеку сотряс огромную тушу удиравшей субмарины. Кто-то завизжал неподалеку истошным голосом, полным боли и ужаса; в командирской рубке отчетливо запахло дымком, куда-то в сторону машинного отделения пробежал, размахивая плоским чемоданчиком с красным крестом на кожаном боку, врач-коротышка…

Штурмбаннфюрер Кремер, чувствуя свою бесполезность в эти минуты, благоразумно прижался в уголке рубки, чтобы никому не мешать, и мрачно посматривал на капитана, искренне надеясь, что умение, знания и хладнокровие Накамуры помогут выпутаться из этой дурацкой свалки-бомбежки… Новый толчок, грохот, желтоватый свет ярко мигнул и погас, и в обрушившейся темноте кто-то в стороне тревожно закричал что-то по-японски. Кремер языка, естественно, не знал, но за несколько дней плавания все же смог заучить, как по-японски звучит «вода»…

Москва. Кунцевская дача Сталина

…Да, весна… Деревья голые, снег в лесу еще лежит вполне по-зимнему, порой подмораживает по утрам, а все равно – весна! Веет в воздухе что-то такое… особенно по вечерам, когда в лилово-зеленоватом небе загораются звезды и слабый ветерок приносит особые, только ранней весне присущие, горьковатые и неясно тревожащие душу запахи… Солнца, просыпающейся земли? Или оттаявших деревьев, жадно тянущих свои иззябшие за долгую зиму ветви к первому теплому солнцу… Наверное, все вместе…

Сталин неторопливо прохаживался по выметенной аллее, порой останавливался и, заложив руки за спину, подолгу рассматривал какое-нибудь старое дерево… Вождь почти все окружающие дачу деревья знал «в лицо» и время от времени велел охране спилить то или иное – причину же никогда не указывал. Никаких «оно старое», «некрасивое», «опасно нависает над дорожкой» – спилить и все!..