Александр Терентьев - Субмарина меняет курс

Капитан лодки полковник Накамура – странно, но у японцев на флоте звания оказались, как пояснил Хейтц, такими же, как и в сухопутных силах, и на петлицах капитана поблескивали три звезды при трех красных просветах – ничуть не напоминал растиражированный карикатуристами образ японца: ни очков, ни громадного размера выступающих зубов, ни маленьких кривых ножек. Накамура был строен, сухощав, лицом тверд и хмур, властный взгляд прикрытых тяжелыми веками глаз был умен и жесток – штурмбаннфюрер сразу же про себя окрестил его «настоящим Самураем». Капитан выслушал рапорт прибывших офицеров, деловито кивнул и пригласил «чувствовать себя как дома», а на дежурный вопрос: «Как господину Накамура понравилась наша Балтика?», чуть скривив губы в улыбке, ответил: «Очень красивые, суровые края! Здесь хорошо воевать и умирать, но жить – плохо! Жить нужно в Японии, где красивые сосновые леса, голубое небо, теплое море и великая священная гора Фудзи…» На этом «высочайшая аудиенция» закончилась, и лейтенант повел гостей обустраиваться в отведенной им каморке с гордым наименованием «гостевая каюта», причем на всем протяжении долгого пути по узким коридорам и закоулкам лодки Кремер все никак не мог решить для себя: капитан шутил, или просто издевался над европейцами? Один дьявол знает, когда и что эти азиаты имеют в виду… Вроде бы улыбается, собака, а на самом деле собирается пырнуть тебя… мечом самурайским…

Каюта оказалась невелика: две узкие койки, столик, шкафчик для одежды и непременная гравюра с видом Фудзиямы, морских волн и кривых разлапистых сосен. Кремер скептически оглядел «номер», аккуратно повесил плащ в шкафчик, выложил в крохотную тумбочку несессер и туалетные принадлежности, затем из таинственных недр портфеля была извлечена бутылка желтовато-золотистой жидкости, сверток с бутербродами, после чего штурмбаннфюрер широким жестом указал на столик:

– Прошу вас, господин корветенкапитан! Думаю, нам стоит выпить по рюмке этого чудесного напитка за успешное плавание и за непременные семь футов под килем! Не сомневайтесь, это айнциан – знаменитая баварская водка на травах, любимый напиток нашего уважаемого группенфюрера Мюллера, с которым я работаю, так сказать, в смежных конторах…

– Я не очень люблю водку, – Хейтц виновато пожал плечами, но на сверток с закуской посмотрел с интересом.

– Ах, вот как… Что же вы предпочитаете? Французский коньяк, рейнские вина, английский джин или шотландское виски с дымком? Не бойтесь, я не обвиню вас в измене только лишь потому, что вы любите американскую самогонку вместо нашего яблочного шнапса! Кстати, бригаденфюрер СС Шелленберг курит исключительно американские «Кэмел», но даже старина Мюллер не спешит упрекать его в отсутствии патриотизма… Итак?

– Я вообще-то пиво люблю – нормальное баварское пиво… Но ради такого случая с радостью выпью и вашего айнциана… герр штурмбаннфюрер!

– Вот и славно, господин корветенкапитан, а то мы что-то неправильно ведем себя, а нам еще до-олго работать вместе… – Кремер ловко разлил золотистую водку по сверкающим чистотой стопочкам, хозяйственно разложил на салфетке бутерброды с ветчиной, красной рыбкой и сыром и торжественно провозгласил: – За боевое братство СС и Кригсмарине! Прозит…

Хейтц, несмотря на любовь к баварскому пиву, баварскую водку тоже «признал» и еще более охотно закусил рыбкой и ветчиной, хотя от штурмбаннфюрера не укрылась легкая гримаса, пробежавшая по лицу моряка при словах тоста «за СС».

– Все-таки вы нас не любите, дружище… А вообще-то, за что, а?

– Хотите, чтобы я ответил честно? – Хейтц вопросительно прищурился.

– Естественно, как и подобает между порядочными офицерами…

– А как, по-вашему, должен относиться потомственный военный моряк к ребятам из айнзатцгрупп, которые воюют с бабами и ребятишками, живьем сжигая их из огнеметов?

– Смело… – после некоторого молчания усмехнулся Кремер. – В чем-то даже безрассудно – я бы на вашем месте так, пожалуй, не смог… Хорошо, я отвечу! Во-первых, я уважаю смелых людей с позицией и даю вам слово офицера, что ни словом не упомяну об этом разговоре в рапорте о нашей работе. Во-вторых, я никогда не воевал с бабами и сопливыми детенышами, хотя действия наших айнзатцгрупп всегда были лишь ответными карательными мерами – если жители русской, польской или черт знает какой деревни убивали немецкого солдата или укрывали солдат вражеских. Или в ответ на бесчинства партизан. Причем партизаны отлично знали, что за их действия ответят мирные жители и все равно вредили немецкой армии! Кроме того… Война – это не марши и парады после небольшой потасовки! Война – это кровь, грязь и смерть! В мирное время мы за убийство сажаем в тюрьму, на войне – убийц награждаем орденами, нет? Подождите, я еще не все сказал! По-вашему, СС – звери… А английские летчики, убивающие своими бомбами немецких детей, миротворцы с цветочками в руках?! А вы, доблестные волки Деница, всаживающие в брюхо мирного круизного лайнера торпеду с тремя сотнями килограммов тротила, «честные солдаты»?! А вы, дружище, слышали, как страшно кричат «чужие» дети, тонущие в океане вместе с этими кораблями?…

Летчик «просто» открывает бомболюк, вы, подводники, «просто» жмете кнопку пуска торпеды и гордитесь, что руки у вас «чистые»! Только вот ведь какая штука получается: и наши летчики очень любят поразвлечься и пострелять из пулеметов по обезумевшим от ужаса, мечущимся по дорогам мирным беженцам; и подводники «героически» расстреливают пытающихся спастись беззащитных пассажиров с торпедированных ими судов; а парни Гудериана просто обожали утюжить гусеницами своих танков полевые госпиталя русских вместе с ранеными! И после этого вы, герр Хейтц, смеете морщить нос и говорить мне, что у «парней из СС руки в крови по локоть»?! Я бы очень не советовал вам, дружище, выяснять, на чьем мундире больше кровавых пятен – результат может здорово вас огорчить… Так что, не будем считаться, кто же из нас худший, кто из нас более «грязный» убийца! Извините за цинизм, дружище Георг, но мы с вами в одной лодке, одно дело делаем… Мы, немцы, все служим Великой Германии и фюреру! Я, вступая в ряды «черных» СС, клялся быть верным солдатом Адольфа Гитлера, и если он прикажет – я без малейших раздумий буду убивать… Вот так, дружище… Еще раз позволю себе напомнить вам: все это – война!

– Да, в одной лодке – каламбур получается, – в голосе корветенкапитана слышалась скорее грусть, чем неприязнь. На этом неприятный разговор и завершился, потому что в дверь каюты деликатно постучался японский унтер-офицер и пригласил «уважаемых господ офицеров» к капитану…

По дороге к хозяину субмарины Хейтц размышлял о том, что эсэсовец излагал, в принципе, все верно, разве что только самую малость лукавил: не то намеренно, не то по забывчивости штурмбаннфюрер не упомянул миллионы евреев, расстрелянных, удушенных в газовых камерах и сожженных в печах концлагерей… Не сказал Кремер и о тысячах и тысячах русских, поляков и многих других, угробленных в тех же концлагерях. Сюда же можно причислить и десятки тысяч немцев – коммунистов, обычных граждан, просто несогласных с режимом, наконец, калек и душевнобольных, которых тоже «убрали в целях очищения нации от человеческого гнилого хлама»! О подвалах гестапо в мрачном здании на Принц-Альбрехтштрассе моряку даже и вспоминать не хотелось… И все это – СС, «верные черные овчарки фюрера»… В сравнении с делами СС тонущие корабли, страшные бомбежки и летчики союзников, которых согласно приказу Геринга расстреливали на месте наряду с диверсантами-парашютистами, уже не казались корветенкапитану такими уж преступлениями – что поделаешь, действительно война…