Елена Арсеньева - Пленник богини любви

Конвой был нынче разряжен в пух и прах, однако не утратил ни малой толики свирепой бдительности: пальцы стражей так и плясали на рукоятях мечей, а глаза стерегли каждое движение пленника.

Он подчинялся, неприметно озираясь и каждое мгновение ожидая удара клинком под ребро. Черт их разберет, этих туземцев, что у них означает «сделаться любовником богини». Может быть, у него вырвут сердце и поднесут какой-нибудь раззолоченной идолице на серебряном блюде!

Хотя опасался он, похоже, напрасно.

Сначала прислужницы, сплошь увешанные золотом и шуршащие парчовыми шароварами, повлекли пленника в бассейн и, поставив на дно мраморной чаши, несколько раз окатили разноцветными водами, причем голова сразу же мучительно заболела и пошла кру́гом от удушающего аромата розового масла.

«Благоухаю, будто девка в веселом доме, готовая к встрече покупателя ее прелестей», – с яростью подумал пленник, но тут его опять принялись окатывать водой. На сей раз вода была прозрачная, и ее аромат не вызывал тошноты. Он был скорее горьковатым, волнующим…

Наконец его вывели из бассейна, осушили мягкими шелками и принялись одевать. Стражник поигрывал кинжалом, стоя в двух шагах, поэтому пленник без сопротивления позволил нарядить себя в розовые шаровары и бледно-розовый тюрбан с бриллиантами. Среди туземцев, облаченных в белое, он чувствовал себя нелепой игрушкой, яркой безделушкой – словом, сущей бабою! Вдобавок на него напялили еще и прозрачную белую распашонку. Пленник стискивал кулаки и поджимал пальцы на ногах на случай, если начнут надевать перстни: стража вся сверкала и переливалась множеством золотых украшений, надетых на каждый палец. Вдобавок некоторые мужчины и женщины носили серьги в носу!

«Пусть лучше голову проломят, но кольцо в нос совать не дам!» – мрачно пообещал пленник сам себе. Однако похоже было, что любовнику богини сие по чину не полагалось. И на том спасибо!

Его окуривали тлеющим сандалом, когда появился черноглазый: опять в белом, блистающий бриллиантами так, что смотреть было больно. Не взглянув на пленника, он сделал знак – стража встала плотно, шагу в сторону не сделаешь! – и этот сомкнутый строй замаршировал по дворцу. Что-то подсказывало пленнику, что он последний раз видит белый мрамор, красный порфир, причудливую мозаику, кружево резьбы.

Впрочем, провались оно все пропадом! Ах, вырвать бы у одного из этих сверкающих идолов клинок, да было бы где размахнуться руке, – только бы пленника тут и видели! Однако с него по-прежнему не сводили не только глаз: все сабли были угрожающе обнажены и при малейшей заминке легонько покалывали кожу. «Надо надеяться, они не перестараются, и я не явлюсь к даме весь в кровавых пятнах, будто комаров на болоте шлепал!» – фыркнул пленник и удивился, как стало легче на душе.

Ну да, не нами сказано, будто русские умеют смеяться не только когда им весело!

Они вышли на веранду. Полная луна сияла, и пленник без труда разглядел стройные зеленые фикусы и высокие тамаринды. Под одной из пальм раскинулся пруд, в котором нежились лилии и лотосы, а над прудом стояла беседка.

У входа в беседку склонялись в поклоне прислужницы, а в глубине ее виднелась неясная фигура, с головы до ног укутанная серебристой вуалью, такой плотной, что очертаний тела было не различить.

Сердце тревожно стукнуло, но пленнику не дали времени на созерцание и втолкнули в беседку.

Да, дворец был великолепен, но это… Снова белый мрамор, снова мозаика из бриллиантов и сапфиров, но еще и потолок затянут темно-голубой тканью, а для того, чтобы совершенно уподобить его небу, усеян драгоценными камнями вместо звезд. Воистину обиталище достойно богини… если эта высокая фигура, скрытая белым, действительно богиня.

Она не тронулась с места при появлении пленника. Резко пахло курящимся сандалом; дымок от него то стелился над серебристо-белым полом, то взмывал вверх, обвивая неподвижную фигуру.

Черноглазый с поклоном приблизился к богине, протянул ладонь. Заиграли, замерцали складки покрывала: из-под них показалась тонкая бледная рука. Эту руку черноглазый соединил с рукою пленника, обвив их какой-то длинной травой, а затем два стражника выступили вперед, держа по чаше с жидкостью, игравшей опаловым блеском. Пленник отворотился было от края, прижатого к его губам, но темные лица туземцев позеленели, а глаза заискрились недобрым фосфорическим огнем.

– Не страшись, – едва слышно произнес «наставник». – Цветами осыпаны ноги богини, плодоносно ее прекрасное тело. И над всем этим ты господин нынче ночью!

Пленник выпил из чаши, от волнения не чуя вкуса. Он хотел посмотреть, как будет пить богиня сквозь свое покрывало, и, сделав последний глоток, обернулся – чтобы покачнуться от резкого приступа головокружения: она уже была без покрывала, она смотрела на него!

Она была похожа на белый лунный цветок, и сердце пленника перестало биться, когда он осознал, что эта волшебная красота сейчас будет принадлежать ему.

Прислужницы подступили к нему, совлекая одежды. Стоило ли так тщательно его наряжать, чтобы через несколько минут снять все наряды!

То ли красота несказанная так на него подействовала, то ли питье опьянило, однако у пленника и в мыслях не было противиться своему жребию – напротив, он жаждал его исполнить! Однако вдруг осознал, что не сможет владеть богиней здесь, на глазах настороженно-покорных стражей, прислужниц и особенно «наставника», под его нравоучительные понукания. То, что произойдет между ним и богиней, будет принадлежать только им двоим: мужчине и женщине. Да, он станет любовником богини… но ведь и богиня сделается любовницей человека!

Он подхватил богиню на руки и, в два прыжка достигнув водоема, рухнул вместе с нею в серебряно-белую, искристую, исполненную лунного сияния воду, спеша к этой женщине так, как ни к кому другому еще не спешил.

Богиня вскрикнула, и это был крик боли.

Пленник ужаснулся. Он-то думал, что богиня искушена служением любовников, а она… невинная девушка!

Луна светила богине в лицо, и глаза казались серебряными. Капли на ее лице – это вода или слезы? Пленник осушал их губами бережно, едва касаясь, потом перестал себя сдерживать.

Никогда он никого не целовал так, как ее! Он просил прощения поцелуем и клялся в вечной любви, он сулил безмерное блаженство и умолял довериться ему, он повествовал ей о тех райских восторгах, которые ждут их в саду наслаждений… Чудилось, всю жизнь свою, все ожидание любви открыл он ей этим поцелуем!

Где-то на краешке сознания мелькнуло воспоминание о стражниках и их предводителе, легкое удивление, что они даже не попытались укротить его своеволия… Впрочем, окажись они сейчас рядом, вцепись в него, угрожай всеми своими саблями и немедленной смертью, все равно не смогли бы разнять сплетенные, будто два вьющихся растения, тела.