Наум Синдаловский - Петербургские поляки в городском фольклоре. Мистические тайны, предсказания, легенды, предания и исторические анекдоты

Прихожанином католического костела был знаменитый французский архитектор, автор и строитель Исаакиевского собора Огюст Монферран. Здесь он венчался и крестил сына. В завещании Монферран просил похоронить себя под сводами своего главного детища – Исаакиевского собора. Если верить фольклору, ему, католику по вероисповеданию, было отказано в погребении в православном храме.

Согласно одному интригующему преданию, смерть зодчего наступила вскоре после освящения собора, на котором присутствовал император Александр II. Известно, что в скульптурном декоре Исаакиевского собора есть группа христианских святых, почтительным наклоном головы приветствующих появление Исаакия Далматского, святого, которому посвящен собор. Среди них есть и скульптурное изображение Монферрана с моделью собора в руках – своеобразный автограф зодчего – прием, широко известный в архитектурной практике. Во время освящения собора один из приближенных угодливо обратил внимание императора но то, что все святые преклонили головы перед Исаакием Далматским и только архитектор, преисполненный гордыни, не сделал этого. Государь ничего не ответил, однако, проходя мимо архитектора, руки ему не подал и не проронил ни слова благодарности. Тот не на шутку расстроился, ушел домой до окончания церемонии, заболел… и через месяц скончался. По городу пронесся слух, что демонстративный уход архитектора с церемонии освящения храма и последовавшая вскоре его кончина связана с тем, что Александр II вознегодовал, «увидев лик католика Монферрана на фронтоне православного Исаакиевского собора».

В Исаакиевском соборе состоялась только панихида. Затем тело зодчего обнесли вокруг собора. Отпевание же происходило в католическом костеле Святой Екатерины на Невском проспекте. Вскоре вдова Монферрана увезла его тело во Францию.

Между тем Огюст Монферран задал загадку, над разгадкой которой вот уже более полутора столетий бьются петербуржцы. 30 августа 1834 года в центре Дворцовой площади был торжественно открыт грандиозный памятник победителю Наполеона в Отечественной войне императору Александру I. Он известен как Александровская колонна, «Александрийский столп», или «Колонна победы», как его стали называть петербуржцы в разговорной речи. Колонна, представляющая собой монолит красного гранита, увенчана фигурой Ангела, лицо которого будто бы имеет сходство с лицом Александра I. Так распорядился, согласно легенде, Николай I, одновременно указав скульптору Борису Орловскому, что голова змеи, попранной крестом ангела, должна иметь сходство с французским императором Наполеоном.

И вышел скандал. В центре столицы православного государства, в руках православного царя крест, попирающий змею, оказывается, не православный, а католический (четвероконечный), являющийся символом веры французского императора, побежденного в войне 1812 года. Монферрану припомнили всё. И то, что он служил в наполеоновской гвардии и отличался в сражениях, за что был награжден французским орденом Почетного легиона. И то, что вышел в отставку только после сокрушительного поражения Наполеона в так называемой «Битве народов» под Лейпцигом. Значит, так и задумал католик Монферран? Или просто не придал этому значения?

Но всё оказывается гораздо проще. На самом деле, еще на стадии раннего проектирования императору были представлены два варианта завершения колонны. На одном из них Колонна была увенчана просто православным крестом без ангела, на другом – фигурой ангела «с ликом Александра I и перстом, указующим в небо», и с тем же православным крестом. Но Николай I якобы настоял на католическом кресте, как на «общехристианском», видимо, считая такую композицию не только символом победы, но и символом послевоенного примирения народов.

А легенды и мифы вокруг Ангела с католическим крестом не только никуда не исчезли, но и продолжали множиться. Так, например, в блокадном Ленинграде ходили разговоры о том, что Гитлер – «большой поклонник всякого рода мистических символов» – знал о католическом кресте на вершине Александровской колонны и отдал летчикам приказ не бомбить Дворцовую площадь.

Согласно другой легенде, благополучно дожившей до наших дней, Петербург охраняют три Ангела: на шпиле собора Петра и Павла в Петропавловской крепости – золотой, на вершине Александровской колонны в центре Дворцовой площади – бронзовый, и на куполе василеостровского Екатерининского собора – серебряный.

Но мы опять отвлеклись. В 1938 году костел Святой Екатерины, который в то время предполагалось превратить в концертный зал, был закрыт для верующих и долгое время использовался как склад. В середине 1980-х годов, на волне приватизации собственности, в чиновничьих кабинетах Ленгорисполкома была определена сметная стоимость и Католического костела. Она составила ничтожную сумму в триста тысяч рублей, которую мог легко выложить за здание в самом центре Невского проспекта любой так называемый «новый русский». Но случилось несчастье – в соборе вспыхнул пожар. По этому поводу по городу разошлись грустные стихи:

В настоящее время костел передан верующим. На площади перед ним постоянно тусуются уличные художники, бродячие музыканты, продавцы поэтических книжек, изданных за собственный счет, и просто самая разнообразная публика. Возле собора любит собираться питерская молодежь.

Но вернемся к посмертной судьбе Станислава Понятовского. Как оказалось впоследствии, прах польского изгнанника так и не нашел покоя в крипте Екатерининского собора. Судьба захоронения окутана таинственной мистикой. Первое мистическое происшествие, надолго предопределившее дальнейшую судьбу королевских останков, случилось в 1858 году. Тогда к праху Понятовского решено было подхоронить гробик с прахом другого польского короля – Станислава Лещинского. Его прах стал трофеем русских войск после подавления польского восстания. Но когда вскрыли склеп и «для удовлетворения любопытства присутствующих» приподняли крышку гроба Понятовского, то, как описывают свидетели, «голова короля в позолоченной короне выпала из истлевшего гроба и в тишине с грохотом покатилась по полу». Ужас происшедшего отразился в газах и возгласах присутствовавших.