Наум Синдаловский - Петербургские поляки в городском фольклоре. Мистические тайны, предсказания, легенды, предания и исторические анекдоты

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав.

Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя.

Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

Оформление художника Е. Ю. Шурлаповой

© Синдаловский Н. А., 2019

© «Центрполиграф», 2019

В 1682 году на русский престол вступил последний царь всея Руси, и с 1721 года – первый русский император Петр I. Он был внуком основателя династии Романовых царя Михаила Федоровича, который начал свое царствование в 1613 году под знаком страшного проклятия, посланного на весь его род гордой полячкой Мариной Мнишек (Maryna Mniszech). С известной долей фактической и хронологической условности можно сказать, что именно с этого времени обозначилось присутствие поляков в Петербурге.

На их отношение к русской столице влияли многие факторы: и близость границы, и территориальные претензии друг к другу польского и русского государств, и различие в вероисповедании, и многое другое, о чем А. С. Пушкин в широко известном стихотворении «Клеветникам России» обозначил как «спор славян между собою, / Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою». Спор-то домашний, однако далеко не всегда мирный. Это утверждает и Пушкин в том же стихотворении:

Согласно летописям, первое вооруженное столкновение Киевской Руси с Польшей произошло в 981 году. Князь Владимир Святославич, известный в истории под именами Владимир I, Владимир Святой, Владимир Великий и Владимир Креститель, захватил тогда так называемые червенские города в верхнем течении Западного Буга и верховьях реки Стырь. Затем в течение более чем пяти столетий произошло восемь русско-польских военных столкновений, в семи из которых русские войска терпели поражения.

Символическим для Польши на многие века стал поход польского короля Болеслава Храброго на Киев в 1069 году. Согласно легендам, Болеслав ударил мечом о Золотые ворота русской столицы. От удара меч получил зазубрину, и тем самым приобрел имя Щербец (Szczerbiec – зазубрина, щербина). По легендам, этот меч был дарован Болеславу Ангелом, возвестившим миру, что «для победы над врагами польские короли всегда должны носить его в бою». С тех пор Щербец использовался при коронации польских королей. И хотя легенда об ударе о Золотые ворота не находит исторического подтверждения, старинный символ до сих пор не утратил для Польши своего легендарного мистического сакрального значения.

Причина похода Болеслава Храброго на Киев в XI столетии очень похожа на повод для похода Лжедмитрия I на Москву в XVII веке. Так же, как и Лжедмитрий, князь Изяслав Ярославич бежал в Польшу, к своему племяннику Болеславу, и тот, совершив поход на Киев, вмешался в русский династический спор.

Появление на исторической арене фигуры Лжедмитрия I стало возможным в результате трагедии, случившейся в семье царствующего русского государя Ивана IV, прозванного в народе Грозным. В 1591 году в Угличе погиб его младший сын от Марии Федоровны Нагой царевич Дмитрий. К тому времени мальчику было девять лет, и после старшего брата, Федора Иоанновича, Дмитрий был единственным мужским представителем дома Рюриковичей.

Обстоятельства гибели Дмитрия до сих пор вызывают споры. По одной из версий, мальчик играл со своими сверстниками в «тычку», тогдашнюю версию современной дворовой игры в ножички. Ребята соревновались, кто дальше бросит и воткнет в землю заостренный четырехгранный гвоздь. Во время броска Дмитрий якобы споткнулся, упал, и гвоздь вонзился не то в его грудь, не то в шею. Существуют и другие версии смерти царевича. Однако в контексте нашего повествования это не имеет значения. Важно лишь то, что с гибелью Дмитрия династия Рюриковичей оказалась обреченной на вымирание. И действительно, со смертью его брата, царя Федора Иоанновича, в январе 1598 года она вообще пресеклась.

Остается сказать, что события, описанные выше, более чем за десятилетие до того, если верить фольклору, были предсказаны сумевшим втереться в доверие к Ивану Грозному недоучившимся медиком, магом и астрологом лютеранином Элизиусом Бомелиусом, или, по-русски, Елисеем Бомелием, известным из русских летописей как «лютый волхв» и «злой еретик». В 1530 году он предсказал судьбу всей семьи грозного русского царя. «Страшное пророчество» Бомелиуса предвещало, что «вторая жена старшего сына Грозного родит раньше срока и умрет вместе с младенцем; что сам царевич будет убит родным отцом; что средний, царевич Федор, рано скончается, не оставив наследников; а младший, Дмитрий, погибнет еще до совершеннолетия. Род Рюриковичей пресечется, и настанет смутное время».

Как мы знаем, все так и случилось. После гибели царевича Дмитрия высшее сословно-представительское собрание России Земский собор принес присягу на верность вновь избранному царю Борису Годунову, шурину царя Федора Иоанновича. С этого времени принято отсчитывать на Руси драматический период отечественной истории, известный как Смутное время. А имя погибшего царевича Дмитрия тогда же превратилось в символ «законного царя». По стране поползли слухи о том, что Дмитрий не погиб, а выжил, спасся и ждет своего часа. Появились самозванцы, один из которых в 1603 году явился в Польше. Это и был Лжедмитрий I, выдававший себя за чудесным образом спасшегося от смерти царевича Дмитрия.

Существует несколько версий происхождения самозванца, выдававшего себя за Лжедмитрия I. По одной из них, он был неким итальянским монахом, использованным поляками в борьбе против Московии, по другой – незаконным сыном польского короля Стефана Батория. По третьей, самой невероятной версии, это был подлинный царевич Дмитрий, будто бы спасенный, спрятанный и затем переправленный в Польшу.

Наиболее распространенным вариантом происхождения самозванца является так называемая «отрепьевская версия», которой придерживались многие историки, в том числе Н. М. Карамзин, и которую использовал А. С. Пушкин в своей знаменитой трагедии «Борис Годунов». Кстати, в спорах о происхождении Лжедмитрия I не обошлось без использования «более глубокого проникновения в польский след», оставленный самозванцем. Согласно этой версии, Лжедмитрий был природным поляком. Так, например, Н. И. Костомаров, историк не менее авторитетный, чем Карамзин, указывал на то, что «по образованию, навыкам, поведению Лжедмитрий I напоминал скорее польского шляхтича того времени», нежели русского провинциального монаха.