Айдас Сабаляускас - Император Галерий: нацлидер и ставленник тетрарха. Книга вторая. Лавры не жухнут, если они чужие

Затем прискакал Бог Приап-Мутин: незваный гость хуже персиянина – этому тоже привиделось, что зван и у Галерия в почёте. Удивительное было Божество, не для приличных домов и общества – о нём мы ещё прочитаем и узнаем!

– Пойди вон отсюда! – прикрикнул Фавн на своего Божественного собрата. – Галерий – мой воспитанник, я с детства обучал его только хорошему, а ты теперь за одну неполную ночь, да ещё под самое утро, хочешь испортить взращённое годами? Ах ты, демон разложения, разврата и изврата! Прочь! Чтоб глаза мои больше тебя не видели! От тебя одни беды и сублимации! Не устраивай тут сексуальных революций и контрибуций, без них мир будет намного проще и чище! Жалкий ты предшественник Фрейда! Твоё место – рядом с нечестивыми персидскими дэвами-дивами! Пшёл вон, я сказал! Брысь под лавку !

Приап огляделся, пригляделся, но, ничего не поняв, решил, что его жестоко разыгрывают:

– Тут нет никаких лавок. Похоже, хозяйственные и коммунальные службы смертных даже в столичном регионе работают никудышно. Бездельники и воры! Коррупционеры! Откатчики! Я бы давно всех поувольнял без выходного пособия! Нету тут лавок, даже присесть негде усталому путнику!

– Тогда просто сгинь отсюда!

Приап оказался сегодня не столько Мутином, сколько невероятно покладист (возможно, тоже с недосыпа), поэтому не стал возражать и быстро удалил свой энергетический сгусток в одну из частных эллинских кумирен на полуострове Троада в малоазийской области Мизия, где он в любое время ночи всегда был люб почитателям и посетителям – местность и само святилище располагались совсем недалеко от Никомедии. Время Приапа развернуться на полную мощь в судьбе римского императора Галерия, похоже, ещё не приспело.

Цезарь в последний раз оглядел небесное и подводное великолепие: «А ведь тут можно построить загородную резиденцию и создать кооператив! Как же я раньше-то про кооператив не сообразил?! Не мудрствуя лукаво, прямо так его и назвать – «Озеро», в будущем пригодится! Ах, какой же в водоёме чудный лес! Ах, каким будет кооператив при нём! Пальчики оближешь! Дай встать на цыпочки в твоём лесу !»

Но в воду не вошёл. Его потянуло в сон – это наконец-то, пусть и припоздав, заактивничали Боги грёз: Гипнос-Морс со своим сыном Морфеем. Пора было возвращаться в Никомедию и брать бразды правления державой в свои пусть и порезанные травой, но крепкие и уже оправившиеся от онемения руки. Галерий встряхнулся, вскочил на коня и во весь опор погнал его обратно в сторону города: « Сяду я верхом на коня, ты неси по полю меня, по бескрайнему полю моему …»

Светало. Забрезжил рассвет. Это Богиня Гемера стала выбираться из Тартара, в бездну которого в эти же моменты перемещала себя то ли её сестра, то ли мать Нюкта. Римский Восток загорался зарёю новой . В долинах, на равнинах и по холмам пушек не грохотало – их ещё не изобрели, поэтому дым багровый к небесам навстречу утренним лучам не восходил. Вокруг было тихо – кажется, даже неугомонный барсук отключился и уснул. А вместе с ним за компанию и бурундук.

« Дай-ка я разок посмотрю, где рождает поле зарю, ай, брусничный цвет, алый да рассвет, али есть то место, али его нет , – наигрывали остатки ночной мелодичной романтики в полусонном сознании Галерия. – Есть такое место! Есть! И я теперь о нём знаю. Почему же я раньше его не замечал, ведь не один уже раз бывал здесь! Вот стоило этому месту меня сегодня ночью притянуть, затянуть и втянуть в себя и – вот те раз – теперь знаю!».

И вот тогда – из слёз, из темноты, из бедного невежества былого друзей его прекрасные черты появятся и растворятся снова. Это будет тогда, когда обнаружатся сами друзья, ибо без друзей не бывает и их черт. У Галерия настоящих друзей не было, был только начальствующий соправитель, подданные и рабы. Ну, разве что ещё те, кого с натяжкой можно было назвать деловыми партнёрами.

В воздухе кружилась жёлтая, прилетевшая невесть откуда, листва. Возможно, с северов Гипербореи. Мчавшегося галопом-карьером скакуна ей, листве, было не догнать, как и бешеной тройки из грядущего. Затаптывалась копытами, жухла и сгнивала.

– Это было Божественное самопознание, – много позже скажет Валерия мужу, когда он, расслабившись и снова сорвавшись в рефлексию, ненароком поделится с ней воспоминаниями о том, как однажды ночью вышел в поле с конём. – Ты внутренне готов принять благодать, теперь надо осознанно делать первый шаг и семимильно двигаться дальше!

– Куда?

– Только вперёд, к Спасителю!

«К Нацлидерству!» – в ответ подумает тогда Галерий и скрежетнёт зубами в дикой злобе и ненависти к галилеянам.

«Я однажды кувшин говорящий купил.

“Был я шахом! – кувшин безутешно вопил. —

Стал я прахом. Гончар меня вызвал из праха,

Сделал бывшего шаха утехой кутил”…».

Омар Хайям. Рубайят

Спустя несколько дней после бегства с армянских гор и предгорий шахиншах Нарсе-Нарсес, добравшись, наконец, до предместий своей столицы и терпеливо дождавшись полуночи, под покровом тёмного времени суток в сопровождении хорошо оплачиваемой личной охраны из бессмертных тайно въехал в Ктесифон. Случайно попадавшиеся на пути прохожие, полуночники и совы , тут же, не успев ойкнуть, охнуть, вздохнуть и крякнуть, отправлялись на тот свет поближе к справедливому и всеведущему Ахура Мазде: Великий Авестиец хранил покой праведников.

На следующее утро десятки вышколенных и проинструктированных глашатаев со счастливыми выражениями лиц вывалили на улицы ирано-персидской столицы и разнесли благую весть о великой победе Царя царей над нечестивыми безбожниками из насквозь прогнившего западного закордонья.

Отдав единственный приказ заняться вызволением из плена своей семьи и гарема как её составной части, сам шахиншах заперся в покоях дворца-резиденции, не желая ни видеть, ни слышать никого из высших сановников, державно-чиновных мужей и толпы советников-прихлебателей, и три ночи подряд до самых рассветов слушал чудесные легенды и сказки об одном беспримерном отцовском подвиге, превосходящем по эпичности, романтичности и мифичности все двенадцать подвигов варвара Геракла. Утренними зорями повелитель Ирана и не-Ирана в дворцовом саду у водоёма слушал щебетание певчих птиц, а днями отсыпался, вдрызг разрушив весь свой прежний алгоритм и образ жизни.

И хотя в новые, далеко отстоящие от Шапура Первого времена, виртуальное чучело из ночных грёз поверженного Нарсе так и не стало реальным, сказителей и свидетелей у шахиншаха не только не убавилось, а полку даже прибыло : кого отыскивали, тех в царские чертоги ближе к ночи и сгоняли со всех кварталов столицы и её окрестностей. Сказки о минувших днях и битвах, где рубились иные, которых нет и кто теперь далече, всегда ласкают слух и успокаивают нервы любых аутсайдеров, соотносящих себя с чужой славой: репутация предков запросто присваивается потомками, коли своя рожа крива .