Уилбур Смит - Миссия

– Спасибо, доктор Джибба. Как всегда, твоя помощь была неоценима.

– Это все? – спросил Таита. – Операция закончилась?

– Если не будет нагноения или других осложнений, через двенадцать дней я сниму швы, – ответила Ханна. – А до тех пор наша главная забота – уберечь глаз от света и вмешательства пациента. Все это время он будет испытывать большие неудобства. Жжение и зуд будут такими сильными, что смягчить их успокоительным невозможно. И хотя, бодрствуя, он сможет владеть собой, во сне постарается потереть глаз. Обученные помощники лекаря должны следить за ним днем и ночью, а руки ему следует связывать. И переселить его в темную комнату без окон, чтобы свет не усиливал боль и не мешал семени приняться. Для твоего любимца наступает трудное время, ему понадобится твоя помощь, чтобы выдержать.

– А почему нужно закрывать оба глаза, если один невредим?

– Если он будет двигать здоровым глазом, фокусируя взгляд на чем-либо, новый глаз будет проделывать то же самое. А больному необходимы покой и неподвижность.

Вопреки предупреждению Ханны первые три дня после засева глаза Мерен испытывал мало неудобств. Хуже всего он переносил слепоту и связанную с ней скуку. Таита развлекал его воспоминаниями о множестве приключений, которые они вместе пережили за годы, о местах, которые посетили, о мужчинах и женщинах, которых знали. Они говорили о том, как сказалось их родине безводье Нила, какие страдания это причинило народу и как фараон Нефер Сети и царица справляются с несчастьем. Говорили о своем доме в Галлале и о том, что найдут в нем, вернувшись из своих странствий. Все это они не раз обсуждали и прежде, но голос Таиты успокаивал Мерена.

На третий день Мерен проснулся от пронзившей глазницу резкой боли. Приступы были регулярны, как биение сердца, и так невыносимы, что каждым раз Мерен непроизвольно хватался за глаз обеими руками. Таита послал помощника за Ханной. Она немедленно явилась и размотала повязку.

– Омертвления нет, – объявила она и принялась менять повязку. – Именно на такой результат мы и надеялись. Семя принялось и начинает укореняться.

– Вы говорите как садовник, – сказал Таита.

– Но мы и есть садовники людей, – ответила она.

Следующие три дня Мерен совсем не спал. Когда боль усиливалась, он стонал и метался на матраце. Он не ел и мог делать лишь несколько глотков воды в день. Когда он наконец уснул, то лежал на спине, связанный кожаными ремнями, и громко храпел через отверстие в повязке. Проспал он целые сутки.

А когда проснулся, начался зуд.

– Мне в глаз словно заползли огненные муравьи.

Он стонал и пробовал тереться лицом о грубые каменные стены помещения. Лекарскому помощнику пришлось позвать на подмогу еще двоих, потому что Мерен был очень силен. Но он почти не спал и не ел, и плоть его словно таяла. На груди отчетливо проступили ребра, а живот так подвело, что словно прилип к позвоночнику.

За многие годы они так сблизились, что Таита переживал его страдания, как свои. И уйти из комнаты мог лишь в те редкие минуты, когда Мерен ненадолго засыпал. Тогда Таита оставлял его под присмотром лекарских помощников и бродил по ботаническим садам.

В этих садах он обретал своеобразный мир, и его снова и снова тянуло сюда. Никакой определенной планировки здесь не было – лабиринт аллей и троп, многие из которых густо заросли. Каждый поворот приносил новое захватывающее зрелище. Аромат цветов смешивался в теплом приятном воздухе и опьянял. Сады были чрезвычайно обширны, но Таита встречал в этом раю лишь немногих садовников, ухаживающих за этим раем. При его появлении они ускользали, скорее как призраки, чем как люди. При каждом посещении он с радостью обнаруживал новые беседки и затененные тропы, которые не заметил раньше, но когда в следующий раз пытался их найти, они исчезали, сменившись другими, не менее прекрасными и соблазнительными. Сад был полон неожиданностей.

На десятый день после засева Мерену как будто полегчало. Ханна снова перевязала ему глаз и объявила, что довольна.

– Как только боль полностью уляжется, я смогу снять швы с век и проверить, насколько хорошо идет процесс.

Мерен провел еще одну спокойную ночь, а утром за завтраком обнаружил хороший аппетит; к нему вернулось и чувство юмора. Истощенным и измученным чувствовал себя скорее Таита, чем пациент. Хотя глаза Мерена по-прежнему были закрыты, он словно бы ощутил состояние Таиты, его настоятельную потребность отдохнуть и побыть в одиночестве. Таиту изумляли вспышки интуиции у его обычно грубоватого и простого спутника, и он расторгался, когда Мерен сказал:

– Ты достаточно долго был при мне нянькой, маг. Если приспичит, я могу помочиться и под себя. Ступай отдохни. Я уверен, на тебя страшно смотреть.

Таита взял посох, подоткнул полы одеяния и пошел в верхнюю часть садов, самую дальнюю от лечебницы. Эта часть казалась ему наиболее привлекательной. Он сам не понимал почему: может, потому что это был самый дикий и неухоженный уголок кратера. С каменного склона сорвались огромные валуны и стояли, точно разрушенные памятники древним царям и героям. Над ними в изобилии сплетались ползучие и вьющиеся цветковые растения. Таита зашагал по тропе, которую, как ему казалось, хорошо изучил, но в одном месте, там, где тропа резко поворачивала между двумя большими камнями, впервые заметил другую хорошо протоптанную дорогу, ведущую на юг, к вертикальной стене кратера. Таита был уверен, что, когда побывал здесь в прошлый раз, дороги не было, но к этому времени он уже привык к иллюзорным подробностям сада и без колебаний выбрал новый путь. Скоро он услышал справа от себя журчание воды, пошел на звук и через густые зеленые заросли выбрался в другой укромный уголок. Оказавшись на небольшой поляне, он с любопытством осмотрелся. Из входа в грот вытекал ручеек и по нескольким поросшим мхом уступам ниспадал в бассейн.

Все дышало таким мирным очарованием, что Таита опустился на мягкую траву и со вздохом прислонился к стволу упавшего дерева. Некоторое время он смотрел вниз, в темные воды. В глубине он заметил очертания большой рыбы, отчасти скрытые нависающим камнем и густыми зарослями папоротника. Рыба размеренно шевелила хвостом – так легкий ветерок колышет флаг. Глядя на нее, Таита понял, до чего устал, и закрыл глаза. Он не знал, сколько проспал, но разбудила его негромкая музыка.

Музыкант сидел на каменном выступе по другую сторону бассейна; это был мальчик трех-четырех лет, скорее чертенок, с кудрявой головой; кудри подпрыгивали и падали ему на щеки, когда он поворачивал голову в такт мелодии тростниковой свирели. Кожа золотистая от загара, черты лица ангельские, маленькие руки и ноги – округлые и пухлые. Таита открыл Внутреннее Око, но никакой ауры не увидел.