Саймон Скэрроу - Римский орел

— Какого хрена вы не пришли мне на помощь? — прохрипел он.

— Ты же нам не велел, — возразил Пиракс.

Макрон потер шею и болезненно поморщился.

— Хм… не велел. В общем, в следующий раз проявляйте большую сообразительность, ясно? Если какойнибудь обормот соберется придушить вашего центуриона, вы уж постарайтесь ему помешать, что бы там раньше ни говорилось. Дошло?

— Так точно, командир.

— Ну и ладно, теперь посмотрим на колесницу. Грузитека в нее раненых, а этого малого забросьте на одну из лошадок. А потом тихо двинем к нашему славному легиону. Если нас не перебьют по дороге, выпивка вечером за мой счет.

В тот день римляне дальше уже не продвинулись. Уцелевшие командиры переформировали свои подразделения и подсчитали урон. Подстегивающий приказ Плавтия дорого обошелся Второму имперскому легиону. Почти треть личного состава его была выбита, а половина обоза не могла двигаться изза потерь среди тяглового скота. Вокруг места вынужденной стоянки спешно возводили грубый оборонительный периметр, хотя по большому счету новой атаки бриттов опасаться не приходилось. Так или иначе Тогодумн был убит, и его тело, привязанное к колеснице, висело перед загоном с пленными бриттами. Варвары взирали на труп своего вождя в угрюмом молчании, многие плакали, не стыдясь своих слез.

Лекари, двигаясь вдоль длинных рядов лежавших на земле раненых, определяли, кто уже безнадежен, а у кого есть еще шанс. Воздух полнился стонами и криками страждущих. В стороне от тропы возводили огромный погребальный костер. Зажечь его предстояло с наступлением ночи. Круглившаяся перед наспех поставленным штабным шатром груда воинских медальонов красноречиво свидетельствовала, во что обошлась римлянам эта победа. Трупы бриттов бесцеремонно швыряли в ямы и рвы, отрытые вдоль обочин. Несмотря на триумф, у бойцов Второго легиона не было никакого желания разделить веселье своих товарищей из Четырнадцатого, которые, судя по доносившимся из их лагеря крикам и пению, уже вовсю праздновали успех.

Не был особенно весел сейчас и Веспасиан. Он сидел за складным походным столом, буравя взглядом троих стоявших перед ним людей. Вителлий, кривя губы в презрительной усмешке, посматривал на центуриона и оптиона, осмелившихся его обвинять. Ответные взгляды тех полнились ненавистью, но старшего трибуна это, похоже, лишь забавляло.

Макрон, грязный, измотанный, пытался доложить о случившемся наиболее полно и четко, но крайняя усталость последних трех дней мешала ему, мысли путались, и он то и дело обращался за уточнениями к своему оптиону. Катон стоял напряженно, вытянувшись по стойке «смирно». Левая рука его, все еще не действовавшая после контузии, висела на перевязи, в лубке. «Видок у них еще тот», — подумал Веспасиан, втайне гордясь своими парнями. Что там ни говори, а они в сложнейших условиях отыскали сундук и если и не доставили его к нему, то перепрятали в надежное место. Сейчас за ним уже был отправлен конный отряд. Но мало того, бравый центурион умудрился пригнать в лагерь колесницу с телом убитого им варварского вождя, в котором бриттперебежчик Админ опознал самого Тогодумна. Теперь силы сопротивления римлянам возглавлял лишь один человек его брат Каратак. В целом, по разумению Веспасиана, несмотря на тяжесть потерь, вверенному ему легиону удалось не только избежать самого худшего, но и добиться некоторых успехов, каковые могли лишь упрочить его репутацию, но никак ей не навредить.

Правда, картину несколько осложняли обвинения, выдвинутые против старшего трибуна бойцами отряда особого назначения. По чести сказать, Веспасиан нисколько не сомневался в правдивости их слов. Они лишь подтверждали его собственные подозрения. Вителлий вполне мог напасть на них во главе шайки сирийцев, однако ситуация была деликатной.

Выслушав Макрона, легат задумчиво помолчал, внимательно присматриваясь к каждому из присутствующих, и уточнил:

— Ты уверен в этом, центурион? Ты действительно готов утверждать, что старший трибун совершил служебное преступление?

— Так точно, командир!

— Сказанное тобой звучит просто невероятно. Ты отдаешь себе отчет в том, что все вышеизложенное тебе придется повторить и в суде?

— Так точно, командир.

— Ну, хорошо. Ты стоишь на своем. Я со своей стороны самым тщательным образом изучу все обстоятельства дела и решу, дать ему ход или нет. О решении сообщу. Все. Вы оба свободны.

— Командир?

— В чем дело, оптион?

Молодой оптион помедлил.

— Командир… я так и не понял, почему мы были объявлены дезертирами?

— Эти обвинения сняты, — кратко ответил Веспасиан. И добавил: — Никто ведь не пострадал.

— Да, командир, но…

— Это было недоразумение, оптион. Вопрос закрыт. Теперь все в порядке. Ступайте.

Макрон и Катон молча направились к выходу из шатра.

— Да, вот еще что, — окликнул их Веспасиан. — Объявляю вам благодарность за службу и отдельно за то, что вы успели предупредить арьергард. Вряд ли нам удалось бы продержаться до подхода кавалеристов, если бы Плиний во всеоружии не ударил варварам в тыл. Так что идите и как следует отдохните. И подкрепитесь. Подождите снаружи, я распоряжусь, чтобы на всех ваших людей выдали чтонибудь горячее со штабной кухни.

— Благодарю, командир, — ответил Макрон.

Оставшись один на один с Вителлием, легат знаком велел тому сесть, а сам стал обдумывать линию своего поведения. Суть проблемы сводилась к тому, что молва уже провозгласила трибуна героем. Обнаруживший армию варваров и не имевший возможности предостеречь собственного командира самоотверженный офицер в одиночку промчался сквозь лес, догнал Четырнадцатый легион и поднял тревогу, благодаря чему Второй легион был спасен. Мужеству и находчивости этого человека аплодировали во всех палатках. Надо признаться, в громе этих оваций вполне могли раствориться голоса горстки легионеров. Но тем не менее эти легионеры обвиняли героя в измене. И собирались стоять на своем.

— Ты ведь не принимаешь всерьез всю эту нелепицу, командир? — нарушил молчание старший трибун.

— Но, согласись, история с запашком?

— Вот именно, что история. Сказка. И, как во всякой сказке, в ней нет и доли истины.

— Неужели? Значит, тебя решили оклеветать? Но ответь мне, зачем бы? К тому же мне почемуто сдается, что показания центуриона подтвердят остальные бойцы. Тебя могут ожидать крупные неприятности.

— Отнюдь, — возразил спокойно Вителлий. — Они будут обвинять, а я отрицать. Что перевесит, слово старшего трибуна, сына консула, или россказни кучки солдат? Как полагаешь, кому поверит суд, особенно в свете того, что я действительно спас легион, и с немалым риском для жизни. В лучшем случае эту историю сочтут недоразумением, а в худшем увидят за ней сведение счетов. Причем не со стороны солдатни, а с твоей. Что вряд ли встретит одобрение У римского плебса, неравнодушного, как я понимаю, к героям. На твоем месте я бы оставил все без последствий.