Лариса Склярук - Книга странствий

Но тут раздавшийся сигнал возвестил начало турнира, и все заторопились, жаждая увидеть зрелище. Вокруг ристалища [10] Ристалище – площадь для конных состязаний, а также и само состязание. , обильно посыпанного песком, теснилось так много народа, что друзьям с трудом удалось протиснуться к ограждению. А чтобы Жюлю в толпе не отдавили ноги, Андрэ посадил его себе на плечо.

С двух сторон поля ждали сигнала два конных отряда. Горячились красавцы кони, покрытые яркими шелковыми попонами, сияли позолоченные уздечки, сверкала броня и шлемы.

Закрывшись щитами, выставив вперед прижатые к бедру копья, всадники помчались навстречу друг другу. От ударов копыт заколыхалась, задрожала земля, как в настоящей битве. Сотни зрителей замолчали и затаили дыхание. Все быстрее летят кони. Гулкий удар. Бойцы сшиблись и на мгновение скрылись в поднявшейся пыли. Громко взвизгнули простолюдинки. Высокородные же дамы визг себе не позволили – от волнения они лишь слегка побледнели, томно прижав руки к сердцу. После удара всадники развернули коней и вернулись к месту, с которого начали движение, готовиться к следующей атаке.

На грязном песке остался лежать выбитый из седла рыцарь, вокруг которого закружил его белый, под голубой попоной, конь. Победитель, отъехав чуть в сторону, бросил копье, как требовали правила турнира, и поднял правую руку. Рев ликующей толпы и благосклонные улыбки дам приветствовали его.

– Неправильно, – неожиданно громко сказал стоящий рядом с Андрэ коренастый мужчина. Темное, словно прокопченное, лицо его почти до самых глаз заросло густой черной бородой. Сверху над небольшими глазами нависали косматые брови. Свободными от растительности были крупный пористый нос и верхняя часть щек, причем и нос, и щеки, и ладони мужчины не оставляли сомнения в том, что с водой они встречаются не слишком часто – ну, разве лишь во время дождя.

– Что неправильно? – тут же откликнулся Эрмон, быстро оглядев коренастого с ног до головы и безошибочно признав в нем пастуха. Мужчина, чрезвычайно довольный тем, что смог привлечь к себе внимание, важно продолжил:

– Он, ну, тот ударил в забор, и ему должны не дать, а, наоборот, снять.

– Что он сказал? – не поняв слов пастуха, спросил Жюль у Андрэ, наклонив голову и заглядывая тому в лицо. Дерзкий насмешник Эрмон тут же увидел возможность съязвить:

– Дорогой Жюль, видимо, лишь я смогу объяснить столь глубокомысленную речь. Известно ли тебе, что овцам, чтобы толстеть, необходима трава, а не воскресные проповеди? А потому пастухам совершенно не нужен не только дар красноречия, но и вообще возможность изъясняться словами. Это слишком большая нагрузка для их голов. Вполне достаточно, если пастух будет так же жалобно бекать, как и его толстозадые питомцы. Но вернемся к словам нашего нового знакомого. Этот пустоголовый предводитель бараньих стад хотел сообщить нам свои редкостные знания в столь важном деле, как организация турниров, правила которых гласят: «Если рыцарь выбивает противника из седла, он получает очки, а если при этом он попадает копьем в барьер, то, напротив, с него снимается два очка». Я правильно объяснил? – насмешливо обратился Эрмон к коренастому мужчине.

По мере того, как Эрмон говорил, пастух менялся в лице. Глаза мужчины расширились, рот приоткрылся – видимо, уследить за быстрой речью Эрмона ему было непросто. В ответ на вопрос Эрмона мужчина на всякий случай кивнул головой.

– Тогда продолжу. Никто из нас, стоящих здесь, не заметил удара копья по барьеру. Лошадь же действительно стукнула копытом. Но, возможно, пастухам трудно понять различие между рыцарским копьем и ногой коня.

Как ни тяжел и неповоротлив был ум крестьянина, все же он стал понимать, что этот юркий горожанин просто над ним насмехается.

Мужчина опустил голову и, глядя исподлобья, стал похож на барана перед нападением. Лохматые брови угрожающе топорщились. Торчали во все стороны нечесаные волосы. Безрукавка с клочьями свалявшейся шерсти придавала мужчине шутовской вид, но выпачканные землей руки были сильны, и сжимали они толстую корявую палку. И пришлось бы Эрмону испытать отрезвляющие удары этой палки на своей спине, если бы не Андрэ.

– Не обижайся на Эрмона, – примирительно обратился Андрэ к крестьянину, – он известный зубоскал и горазд на колкости. Что ж делать? Навоз не может не вонять. Я тоже слышал удар по барьеру, но не берусь сказать, что это было – копье или копыто коня. Подождем решения судей.

Лохматый пастух перевел взгляд на говорившего. И то ли приветливое лицо Андрэ, бесхитростный взгляд его глаз, уважительная речь, а может, и высокая фигура с сильными плечами, на одном из которых, без видимого напряжения для их обладателя, уютно устроился семилетний мальчик, но крестьянин вдруг успокоился, поскреб всей пятерней в зарослях бороды, надеясь распугать насекомых, и отвернулся.

Видя, что ему ничего не угрожает, Эрмон выдвинулся из-за чьей-то широкой спины, куда он успел моментально спрятаться, и выговорил Андрэ:

– Как ты смеешь унижать мое достоинство перед этим мужланом?

– А удары палкой по хребту твоему достоинству, конечно бы, не повредили? – добродушно парировал Андрэ. С его плеча колокольчиком раздался счастливый смех Жюля.

– Ну… – начал Эрмон. Всегда готовый к ядовитым насмешкам над другими, он не переносил колкости в свой адрес, но все взоры в этот момент обратились к ристалищу, на котором вновь навстречу друг другу помчались рыцари.

Обычно таких столкновений бывало три и более. Но сегодня, после вторичной сшибки, за спинами зрителей раздался голос, заставивший всех присутствующих забыть о турнире.

В стороне, у подножия холма, стоял пожилой монах, низкорослый и смуглый. В его внешности не было ничего выдающегося, скорей, наоборот, – он был тщедушен. Но взгляд пронзительных глаз был приятен и притягивал к себе слушавших его. Одет он был в простую шерстяную тунику и грубый тяжелый плащ с остроконечным капюшоном, более похожий на попону вьючного животного, чем на одежду человека. На груди монаха был нашит большой красный крест. Земля еще не согрелась после зимы, но он стоял босой, без обуви и чулок, и ноги его закраснелись от холода.

– Созовите народ, – громким голосом произнес монах, – и я, Петр Пустынник, с благоволения Господа нашего Иисуса Христа и милости Девы Марии открою вам истину, ни в чем не солгу.

– Петр Пустынник, это Петр Пустынник, – все громче заговорили в толпе.

Осенью 1095 года в Клермоне (Южная Франция) собрался большой церковный собор, на котором папа Урбан Второй призвал верующих отправиться в Святую Землю, то есть в Палестину, и отобрать Гроб Господень у мусульман. Была названа дата сбора – 15 августа 1096 года, и место сбора – Константинополь.