Александр Чиненков - На пороге великой смуты

– Господи, средневековье какое-то. Александр Васильевич, ну делайте что-нибудь? – взмолилась перепуганная Жаклин. – Только в салон и сюда, на второй этаж, этих мерзавцев не впускайте!

– Может, лучше я сама открою? – вдруг спросила служанка. – Они знате, какую пакость учинить могут?

– Какую? – прошептала подавленно Жаклин.

– Возьмут навоз мёрзлый и прямо в ведре его кипятком запарят, – ответила служанка.

– И для чего это? – брезгливо поморщившись, спросила Жаклин.

– А вот стучат, и им не открывают. Тогда бревном дверь вышибают, а тех, кто открывать не хотел, этой жижей вонючей с ног до головы и вымазывают!

– О Господи! – воскликнула потрясённая Жаклин, которой вовсе не улыбалась перспектива быть вымазанной чьим-то дерьмом. – Александр Васильевич, – обратилась она к Баркову. – Заряжайте пистолеты. Если эти скоты только посмеют что-то в этом роде попробовать…

– Я вас понял, госпожа, – кивнул понимающе капитан и поспешил к ящику, в котором Жаклин хранила порох, пули и пистолеты.

– Ну, я пошла открывать? – с сомнением посмотрела на встревоженную хозяйку служанка.

– Ступай скорее, – поторопила Жаклин, – пока дверь не вынесли, мерзавцы ряженые.

Пёстрая толпа ряженых ввалилась в покои Жаклин. Они сновали по комнатам взад и вперёд, пили, ели, кричали и шутили. Большинство ряженых столпилось вокруг представительного старца в яркой одежде. Седой бородатый человек спокойно сидел прямо на полу, бренча на балалайке, а вокруг него плясал «огромный медведь». Старик глуховатым голосом напевал не совсем пристойные частушки, а толпящиеся рядом ряженые громко ему подпевали.

– Где-то я уже видела этого человека, – сказала Жаклин стоявшему рядом с пистолетами наготове Баркову. – Но где, не могу вспомнить, да и не могу как следует его разглядеть из-за его парика и наклеенной бороды. И мне кажется…

– Надеюсь, они не долго будут здесь глотки драть, – не слишком-то ласково высказался в отношении непрошеных гостей капитан. – И мне кажется, что эти шуты ведут себя как-то не так, как обычно ведут себя люди на таких вот праздниках.

– Мне тоже они не нравятся, – согласилась Жаклин. – Может, попытаемся их выпроводить?

Она сказала свою последнюю фразу именно тогда, когда ряженый «старик» прекратил бренчать на балалайке и распевать частушки. Он слегка ссутулился, положил рядом на пол свой инструмент и наклонил голову. Вдруг он по-молодецки вскочил на ноги, подобрал балалайку и сказал, обращаясь к присутствующим:

– Мы хорошо здесь повеселились, братцы. Пора бы и честь знать!

Барков направился к двери, чтобы открыть её и выпроводить ряженых, но, как только взялся за ручку, услышал грозный окрик, брошенный ему в спину:

– А ну стой, паршивец!

От звука знакомого голоса капитан вздрогнул и обернулся. Его руки легли на рукоятки заткнутых за пояс пистолетов.

Но ряженый «старик» не обратил на него никакого внимания. Он подошёл ближе к растерявшейся Жаклин и с какой-то ироничной усмешкой воскликнул:

– Как я рад снова вас лицезреть, достойнейшая графиня Артемьева! Сердечно «рад» снова встретиться с тобой, шельма, после недавних событий! Долго я тебя искал. Нашёл, но утерял. А теперь, Бог дал, мы свиделись вновь! Узнаёшь меня, Аннушка? – спросил «старик», прихлопнув в ладоши.

Жаклин промолчала и, побледнев, опустила глаза в пол.

– Неужто не признала? – захохотал странный скоморох. – Ну и плохая же у тебя память – «девичья»! Но я тебе подсоблю. Помнишь ли брата моего, своего мужа убиенного?

– Помню, – прошептала, дрожа всем телом, Жаклин.

– Очень приятно осознать, что память тебе всё-таки не изменила, – шутливо продолжал «старик». – Давай-ка присядем в кресла. Я должен сказать тебе несколько слов. – И, бесцеремонно схватив её за руку, он не сильно швырнул её в пустующее кресло, а потом спокойно сказал: – Прошлый раз ты переиграла меня, а я поступил опрометчиво и глупо, позволив мерзкой дряни взять над собою верх. Я был смешон, не так ли?

Жаклин сидела бледная, как смерть, и молчала.

– Ты совершила роковую ошибку, не убив меня сразу, в гостинице, дрянь! – крикнул «скоморох», выхватив из-за пазухи кинжал. – Ты признаёшь это?

– Да, граф, – прошептала Жаклин, закрывая глаза и готовясь к смерти.

– Послушайте, ваше сиятельство, – шагнул к нему от двери Барков, но сразу же попал в железные объятия Демьяна, успевшего сбросить с себя медвежью шкуру.

– А теперь я пришёл за дочерью, Аннушка, и без неё никуда не уйду! – сказал граф, усаживаясь в кресло с ней рядом. – Со мной, как видишь, двадцать молодцов, готовых следовать и в огонь, и в воду, если понадобится. Если захочешь, то я представлю тебе их поимённо?

– Н-не надо, – ответила отрешённым голосом Жаклин.

– Теперь, надеюсь, ты поняла, стервоза, что на этот раз влипла по самую макушку? – крикнул граф, наводя на Жаклин, как указательный палец, остриё кинжала.

– Поняла, ваше сиятельство, – прошептала она.

– Ты же помнишь, что я всегда говорю правду и сдерживаю свои обещания? – грозно проговорил Артемьев, срывая парик с головы и «бороду» с лица.

– Да… да… – пробормотала Жаклин, дрожа, как в лихорадке.

– Видишь, мерзавка, – и граф вскочил с кресла, – ты сама виновата, что я ещё и теперь жив. Не будь тебя, я бы не занимался противными мне делами. Но я сказал себе – нет, надо найти свою доченьку и наказать мерзавку, её похитившую. И промахнуться второй раз я позволить себе не могу!

Дрожащие огоньки свечей, стоявших на столе, причудливо освещали испуганные глаза Жаклин, её перекошенное ужасом лицо, но ещё причудливее играли на её белых щеках и скорчившейся в кресле фигуре.

– А теперь за все свои муки и переживания я требую расчёта, – после паузы продолжил граф. – Отдай мне Машеньку, и я пощажу тебя, хотя пойду вопреки своей жажде мести и вопреки здравому рассудку.

Вперив глаза в Жаклин, он едва дышал.

– Ну, змея, что скажешь?

– Я не могу вернуть тебе Машеньку, – простонала она.

– Что-о-о?

– И никто не может вернуть её.

– Что ты городишь, стерва?

– Твоя дочь Машенька мертва. И сам Господь Бог не сможет оживить её!

Это страшное признание прозвучало как гром среди ясного неба. Потрясённый услышанным, граф словно окаменел. Замерли и все присутствующие.

Но нависшая в комнате зловещая пауза длилась недолго. Глаза несчастного графа налились кровью, губы побелели, но он не упал в обморок. Напротив, с обезумевшим видом он бросился вперёд и схватил Жаклин за горло.

– Это ты её убила? – прохрипел он, сжимая пальцами её горло.

– Н-нет, – прошептала она, даже не пытаясь сопротивляться.

– Кто тогда?!

– Месье Анжели. Он увёз Машеньку на берег реки и… застрелил её.