Светлана Лыжина - Время дракона

– А когда же ты успел перебежать? – не унимались дети.

– Вот тут мне и пришла дерзкая мысль, – ответил отец. – Я велел своим людям одеться в самую лучшую одежду, сесть на коней и следовать за мной. Я тоже оделся, как на праздник, и поспешил к тому выезду из турецкого лагеря, откуда было ближе всего до осаждённого города. Меня, конечно, остановили. Я объяснил, что направляюсь к грекам с посольством. А ведь послы от султана ездили туда часто, поэтому никто не удивился, что поехали опять. Я нарочито торопился, ссылаясь на то, что до вечера осталось мало времени, а вернуться надо засветло. Зашла речь о бумаге, но я заявил, что бумаги нет, потому что мне велено лишь передать грекам на словах кое-что. Я сказал: «Если вам так нужно убедиться, что я посол, то верьте своим глазам. Отсюда хорошо видны ворота греков. Смотрите сами – я поеду прямо к ним». И мне поверили.

– Я бы так не сумел! – восхищённо воскликнул Мирча. – Я бы не смог так смело врать. А если бы кто-нибудь проверил, посылал тебя султан к грекам или нет?

– Я думал об этом, – произнёс отец. – Если б меня взялись проверять, я бы стал твердить, что меня превратно поняли, поскольку я плохо говорю по-турецки. Дескать, да, сделался послом самочинно, но при этом желаю услужить турецкому правителю и перебороть упрямство его врагов. Я бы сказал: «Я с греками одной веры и потому понадеялся, что они внемлют словам своего единоверца».

– А если б тебе и тогда не поверили?

– Не знаю. – Родитель пожал плечами. – Но страх у меня совсем пропал. Я так устал жить у султана, что готов был рискнуть головой – лишь бы вырваться. И вырвался! Подъехал к воротам города, а греки сразу решили, что я посланец и проводили меня во дворец к своему правителю… 24 24 Византийские историки Дукас и Халкокондил сообщают, что во время осады Дракул-старший находился в лагере султана, но убежал от турок и попросил убежища в Константинополе. Кстати, а вы знаете, как называется государь, который сидит в Константинополисе? Вам учителя говорили?

– Называется «василевс», – почти хором ответили дети.

– А знаете ли вы, что означает имя вашей мамы? – неожиданно спросил рассказчик и улыбнулся.

Влад и Мирча посмотрели на мать, которая, конечно же, знала значение своего имени, но подсказывать не собиралась.

– Ну… оно значит… – бормотал старший княжич, никак не находя правильных слов. – Если греческий государь называется «василевс», а она – Василика, это значит…

– …что ваша мама очень знатного рода, – докончил родитель, сжалившись над сыновьями. – Такое имя даётся только дочери государя или дочери жупана. Менее знатные женщины не могут его носить.

На короткое время воцарилось молчание.

– А греческий государь-василевс гневался на тебя за то, что ты приехал к нему обманом? – подал голос Мирча.

– Нет, – помотал головой отец. – Из-за турок греки пребывали в таком страхе и волнении, что не могли ни на кого гневаться. Они могли лишь обижаться, но и это было мне опасно, ведь меня с моими спутниками могли выставить вон из города, так что я сразу попросил греков найти толмача, который хорошо знает по-славянски и переведёт мою речь, которая позволила бы мне оправдаться.

– А что за человек оказался василевс? – спросил Мирча.

– Очень старый человек с длинной бородой. – Родитель вздохнул. – Но увидеться с ним случилось не сразу. Меня принял его сын, потому что сам правитель сильно болел 25 25 В то время в Константинополе правил василевс Мануил. На момент осады Мануилу было 72 года. Его сыну, Иоанну, было 29 лет. . Было василевсу более семидесяти годов, а старые люди склонны к разным хворям. Когда этот дряхлый государь узнал, что турки готовятся к войне, то начал тревожиться сверх меры, и хватил его паралич. Сын, который заменял больного, в первые минуты разговора держался со мной настороже. Судя по всему, турецкие посланцы, которые приезжали до меня, пугали греков, как только могли, и обещали новый штурм. Стоило мне признаться, что я не посланец, а беглец, как сын василевса сначала удивился и просветлел лицом, но затем ещё больше насторожился. Как видно, он решил, что моё появление навлечёт на город многие беды. Тогда я сказал, что турецкое войско скоро снимет осаду и что решение султаном уже принято, потому что в Азии вспыхнул мятеж. Сын василевса не знал этих обстоятельств, поскольку турецкие посланцы ничего такого не говорили – они уверяли, что дело греков пропащее – а вот я сказал, что осаждённые сейчас могут заключить мир на очень выгодных условиях.

Услышав это, Влад осторожно спросил:

– Отец, а сын василевса похвалил тебя за сведения, которые ты принёс?

– Да, – тихо посмеялся родитель, – он меня похвалил. Наконец хоть кто-то меня похвалил. Сын василевса даже хотел обняться со мной на радостях, но вспомнил о степенности, которую должен был сохранять, и сказал, что надо сию же минуту сообщить радостную весть «больному». Вот тогда я и увидел старого греческого государя. Он находился в одной из дальних комнат. Лежал пластом на кровати и не двигался. Вернее, правая половина тела совсем не шевелилась, а левая рука иногда приподымалась.

– А он мог говорить? – спросили сыновья.

– Его слов я не слышал…

Сказав это, отец задумался на секунду и вдруг погрузился в воспоминания с головой. Пожалуй, он никогда раньше не рассказывал ни об одном случае из своей жизни так подробно. Повествователь всё говорил и говорил. Обычно он через каждые несколько мгновений оглядывал слушателей, проверяя, интересно им или нет, а тут вдруг его взгляд устремился куда-то внутрь, в глубь памяти:

– Мне тогда подумалось, что в комнате у больного очень спокойно, – произнёс отец. – Там были широкие окна. Они смотрели в сад. Щебетали птицы, звуки города в комнату не доходили, а у василевса в изголовье кровати стояла клетка с ещё одной птицей. Как называлась та птица, я не знаю. У неё были очень яркие разноцветные перья и большой клюв, загнутый книзу. Она верещала без конца. Думаю, если б султан тогда велел палить из пушек, она своим резким криком заглушила бы даже этот грохот. Может, потому её и поставили возле кровати? В той комнате легко получалось забыть, что идёт война. Напоминал о войне только вид самого василевса. Старик ведь заболел из-за войны. Наверное, ему очень тяжко приходилось, потому что как бы его ни ограждали от волнений, он сам себе своей болезнью то и дело напоминал, что город осаждён. Сын василевса подошёл к кровати и помог отцу повернуть голову так, чтоб тот меня увидел. Я поклонился в пояс, а сын василевса что-то долго говорил. Вдруг больной государь улыбнулся левой половиной рта, и из глаз потекли слёзы. А мне стало совестно. Я ведь поначалу обманывал этих несчастных людей – под видом посланца проник в город. Пусть я солгал им в малости, но солгал же! И не находил себе извинений даже в том, что принёс радостную весть. Только что я уверял, дескать, султан готовится уйти от стен города. Уверяя, я и сам был уверен, но вдруг засомневался. Что, если турецкий правитель из-за моего поступка разгневается, решит задержаться и предпримет ещё один штурм напоследок? «Это ведь возможно, – думал я. – Недавно был упорный штурм ворот Святого Романа, и греки отбились из последних сил. Вдруг из-за меня и моей лжи город падёт?» К счастью, Господь сделал так, что ободряющие вести, которые я принёс грекам, подтвердились.