Денис Гербер - Заблудшие

Про эти целебные ключи знали давно. Когда-то сюда приезжали только больные буряты, направленные местным шаманом, затем стали отдыхать русские. Прибывшие из Иркутска аптекарь и инспектор врачебной управы провели на источниках свои опыты и подтвердили: во́ды действительно приносят пользу, особенно при костных и суставных недугах. И лишь совсем недавно – два или три года назад – иркутский губернатор передал эту местность архиепископу Нилу, а тот решил основать здесь монашеский скит.

Никита почуял запах дыма и вышел к костру. Два одетых в измусоленные запоны мужика обжигали брёвна для основания сруба. Работники отчаянно спорили, не обращая внимания на мальчишку.

– Лучше было дёгтем пропитать.

– Тут земля особенная, всё в себя впитывает, как губка. Со временем дёготь наружу выйдет.

– Я землю эту знаю. Я в остроге два лета строил, ещё при атамане.

– Твой атаман, он что, руководство по зодчеству пишет?

Никита осмотрелся, почесал вздёрнутый нос и решил вмешаться в спор:

– Не прав ты, дядя Егор.

Мужики замолчали, повернув к нему закопчённые рожи.

– Не лез бы ты, щенок, в разговор знающих людей! – предупредил Егора тот, что за дёготь выступал.

– Обожди-ка, – деловито остановил его второй, выставив вперёд пухлую ладонь. – Пускай щенок выскажется. Ну-ка, Никита, молви.

С видом знатока Никита оглядел брёвна.

– Здесь лучше не «стулья» под основу класть, а камни.

– Чего так? – с сомнением хмыкнул Егор.

– Камни ближе этой почве. Вон она вся ими напичкана. Лучше естества держаться, земля знает как лучше.

Оба мужика, как по команде, махнули руками.

– Земля знает, – гнусаво передразнил Егор. – Мелешь что попало. Советчик! От грыжи в боку и то больше прока… С дёгтем на век дольше простоит!

– Если бы дубовые «стулья» были, тогда – дёгтем, – не унимался первый, – а тут лиственницу в основу кладём – её прокалить лучшее.

– Если бы да кабы́ – во рту росли бы грибы!

– Взрослые люди, а совета не слушаете, – обиженно сказал Никита.

Дядя Егор, распалённый спором, приблизился.

– А ты, сучёнок, часом не борзой породы будешь? Гавкаешь больно уверенно!

На всякий случай Никита отступил на пару шагов.

– Оставь пацана, – сказал первый. – А ты, Никита, чего без работы шастаешь? Балахрыстишь пошто, а?

– Отец Зосима явиться велел, его ищу.

Мужик кивнул патлатой головой в сторону церквушки.

– Там он – на берегу сидит, русалкам проповедует. Давай уж, иди куда шёл.

По шаткому мостку Никита перешёл на другой берег и спустился к воде. Отец Зосима сидел на камне, подстелив под зад суконную тряпку, сложенную в несколько раз. Его сивая бородка трепыхалась на ветру, как стяг. Заметив Никиту, он скривился: где тебя носило? Потом указал на соседний валун. Никита примостился, поджав одну ногу. Некоторое время они молчали, наблюдая неистовую борьбу воды и камня.

– Как мать твоя? – наконец спросил Зосима.

– Кириллиха? Не мать она мне.

– Как не мать? Растит, кормит, воспитывает – значит, мать.

– Из воспитания одни тумаки.

– Чего ж ты хотел? Лобызания нужно делами справными заслужить, а ты никудышен, как блин горелый. Потому – только тумаки.

Никита с обидой вскочил. Кровь бросилась ему в лицо.

– Так чего звали, отец Зосима? Посудить меня за версту от дома?

– Сядь, не пыли, – священник вновь указал на камень. – Экий ты брыкастый! Батя-то не таким был.

Минуту-другую они таращились на реку, будто черпали в ней успокоение.

– Слыхал, что с Алёшкой стало? – спросил отец Зосима.

– С Люблиным? Так помер вроде.

– Помер, – согласился священник и опять замолчал.

Внутри у Никиты слабо зазвучала неугомонная струна беспокойства: зачем, собственно говоря, позвали?

– Алёшка Люблин работу кой-какую делал, – пояснил отец Зосима с каким-то едва уловимым отвращением. – Теперь ты заниматься будешь, а я тебе – жалование от епархии. Три рубля за месяц. Идёт?

Никита поразмыслил и несогласно повертел головой.

– Три мало будет. За пятак соглашусь.

– За пятак!.. Ещё не слыхал, что за работа, а торг ведёшь!

– Какая-никакая работа, а за трёшку неинтересно.

– Ишь, долгие зубы взял манеру выставлять! Ты особо не артачься, чай не специалист великий.

– Специлист не специлист, а за три работать не согласен.

– Не согласен он! – вспыхнул отец Зосима, даже на ноги поднялся. – Ты знаешь, что Кириллиха тебя Спицыну запродать собралась? У него не забалуешь. Кошачьей блевотиной питаться будешь. И за рубь скажешь спасибо.

– К Спицыну не пойду, – буркнул Никита.

– А куда денешься? – почти крикнул Зосима. – Куда?

– Сбегу. На прииск, как батя.

– Вот-вот!.. Там из тебя человека и сделают – полуживого. Кому ты нужен такой, тощий как драница? Сам не знаешь, что на приисках творится? На такую чёрную работу лишь отребье согласно – те, кому деваться некуда. Тунгусы спившиеся, каторжане беглые. Бывало, нормальный мужик уйдёт, так после сезона совсем пропащим вертается.

Священник вновь уселся на камень, в пылу так и не заметив соскользнувшей на землю подстилки.

– Ладно, бог с тобой. Пятак, так пятак. Но за него вдвое спрошу!

Он немного успокоился, глядя на реку. «Небось Евангелие повторяет», – подумал Никита. Вроде Зосима был неплохим мужиком. В глубине души Никита даже уважал его. Наверное, таким был бы его отец, если бы не пил. Уживающиеся под одной крышей предприимчивость и духовность были их общими качествами. Только Зосима успешно пользовался ими здесь, в строящейся обители, а у бати они вступили в противоречие, что привело к пьянке, уходу из дома, долгам, скитаниям и смерти.

– Вон ещё одни помощнички заднеголовые нашлись, – уже миролюбиво сказал священник, кивая на противоположный берег, где мужики продолжали спор. – Самому учить всему приходится.

Он повернулся к Никите и ободрительно улыбнулся.

– Велел им лиственницу заготовить. Прошлым годом ехал с Иркутска, остановился в Медвежьем зимовье. Грязь несусветная! И полы, и посуда, и рожи – всё в баню просится. Следующей ночью в рыбацкой избёнке на Култучной заночевал. Гляжу – чистота. Крыша и стены будто из тёмного полированного дерева выполнены. Ни сажа не висит, ни дрянь какая. Я даже комплимент рыбакам сделал: дескать, молодцы, мужики, в чистоте живёте. Они, по-моему, даже обиделись. Говорят: мы, батя, здесь сроду не убирались. А чистота – она от лиственницы, стены из неё не так грязнятся, как сосна или, не приведи Господи, берёза. Вот из лиственницы всё справляем.

Он потёр озябшие от влаги руки. Тёмная ряса покрылась мелкими пятнами от брызг.

– Так договорились, стало быть? Чего не справляешься, какую работу делать?

– Ну какую?

– Помогать будешь во всём. Что скажу – изволь выполнить.