Максим Алексашин - Врата Кавказа

К вечеру, как правило, дичи добывалось столько, что хватало на несколько дней и егерям, и мушкетёрам.

Осенние дни 1795 года в Моздокском лагере прошли в бесконечной и, казалось, безостановочной муштре. К учениям егерей присоединился Тифлисский мушкетёрский полк, и командиры обоих подразделений отрабатывали приёмы совместных действий в атаке и обороне. Помимо наступления «через подразделение», чисто егерским приёмом было действие рассыпной шеренги стрелков, поддерживаемой резервом. При необходимости стрелки выстраивались в две шеренги, а их место занимали егеря из резерва. Кроме основных пехотных экзерциций, егеря должны были «проворно маршировать», строя четырёхрядную колонну; при этом «проворно заряжать, смело и с цельным прикладом стрелять»; уметь рассыпаться в одну шеренгу для стрельбы. Обычно же егеря строились в две, реже – в четыре шеренги и вели наступление с пальбой через плутонг [27] В русской пехоте XVIII века плутонгом называлось низшее подразделение, которое соответствует современному взводу. Деление по плутонгам применялось и в строю, и боевом порядке, в частности, солдаты стреляли плутонгами (залп всего подразделения, когда один ряд с колена заряжал, а другой стоя давал огонь). , через дивизион или через ряд. Колонны должны были уметь «поспешно и твёрдо» двигаться и разворачиваться в линии, отстреливаться на ходу от иррегулярного противника.

Кроме стрелковой и строевой подготовки, войска Кавказского корпуса учились атаковать укрепления и быстро рыть траншеи для удержания захваченного места. Построенные в каре полки и батальоны отрабатывали движение «вольным шагом» и стрельбу, при которой первая шеренга никогда не садилась на колено.

При обычном для егерей построении в две или четыре шеренги на этих совместных учениях егерям Верёвкина и Карягина на этих учениях пришлось отойти от привычной тактики. В эти дни плутонги строились в три шеренги, так как построение фронта осуществлялось совместно с мушкетёрами. Темпы «обыкновенного» и «скорого» шагов в атаке соответствовали темпам гренадёр и мушкетёров – 80 и 120 шагов в минуту, и только егерями применялся так называемый «резвый шаг», или бег.

В конце учений, когда бездушное кавказское солнце, иссушившее степь, устало клонилось к горизонту, Карягин со своей ротой продемонстрировал перед мушкетёрами егерские построения и новые приёмы. Первый заключался в наступлении «через плутонг», когда половина плутонгов выбегала вперёд и образовывала цепь, а сомкнутые плутонги двигались в 60 шагах за цепью.

– Если оказалось, что в шестидесяти шагах из-за порохового дыма ничего не видно, то применяется другой маневр, – пояснял Карягин. – Егеря строятся в цепи, наступающие одна через другую. Задняя же половина плутонгов, то бишь третий и четвёртый ряды, по-прежнему двигается в сомкнутом строю. Там, где движение развёрнутой цепью невозможно, например в густом лесу, на болотах или в городе, егеря движутся друг за другом «змейкой».

Не успел Карягин договорить, как к нему на взмыленной лошади подъехал гонец.

– Послание от генерал-аншефа Гудовича! – кратко отрапортовал посыльный и протянул конверт. – Майору Карягину срочно велено явится в Кизляр, в ставку!

Пока Карягин читал приказ, к нему подъехали Верёвкин, Лазарев и генерал-майор Савельев.

– Иван Дмитриевич, и вы здесь? – удивился Карягин, узнав ещё одного героя штурма Анапы.

– Ветры на Кавказе к зиме меняются, – с некоторой загадкой в голосе сообщил Савельев. – Гудович готовит большой парад, и нам быть во главе его. Я, собственно, за вами, Павел Михайлович. Прибыл из Астрахани, с предписанием вернуться в Кизляр в вашем сопровождении, милостивый государь, и подполковника Верёвкина. Третий и четвёртый батальоны Кубанского егерского корпуса должны выступить в ставку Гудовича не позднее двух недель. Полковник Лазарев позаботится об исполнении этого приказа, вы же поедете со мной в ставку. Гудович готовит кулак из проверенных в деле подразделений. Правда, для каких целей – говорить пока не велено. Однако же Кавказ более таким не останется. Поменяется всё. Главное – горские народы узнают, что мир и согласие ведут к процветанию.

– Что ж, на рассвете выезжаем! – с нескрываемой радостью согласился Карягин. – А пока извольте в мою палатку – поделитесь столичными новостями.

Иван Васильевич Гудович склонился над картой Кавказа. Его мысли всецело были заняты одной проблемой: только что Россия своим невмешательством проиграла всё Закавказье. Отчасти в этом был виноват и он, как начальствующий Кавказской линией и военным корпусом. На столе поверх карты лежали письма. Их было много, и исписаны они были разными почерками и на разной бумаге. Казённая, с гербом и резким парфюмом – письмо от самой императрицы, с требованием начать сбор армии для отмщения хищному Ага-Мохаммед-хану за его наглый набег на подвластные России территории. Сбор-то он, пятидесятичетырёхлетний генерал-аншеф, герой Хаджибея и Анапы, фактически губернатор Кавказа, начал задолго до упомянутого приказа, так как и без напоминаний, идущих слишком долго по бесконечным дорогам России, понимал, что удар персидского шаха в подвздошину империи – это проверка боеспособности русской армии у южных рубежей государства. И удар этот Россия пропустила!

Ниже на синем листе бумаги лежало послание от царя Ираклия II, заканчивающееся словами: «Если бы я не надеялся на помощь России, то через других приглашённых войск вооружились бы мы или другим способом сохранили наше царство, но мы были уверены во вспомоществовании от высочайшего двора и от Вас…» Письмо было датировано мартом 1795 года, когда до разорения Грузии оставалось полгода. В то же время к Гудовичу на приём напросился «посол Великого шаха Персии Ага-Мохаммеда». Командующий Кавказской линией приказал тогда прогнать в шею этих приспешников «мнимого шаха». Он хорошо знал Восток! Он отлично знал Кавказ! Здесь уважаема только сила! Сила и ничего, кроме силы! Все достижения и достоинства человеческие, высота разума и полёт мысли, все умозаключения и стройные политические ходы здесь обращаются в прах перед мелкой обидой дикого правителя, перед примитивным мировоззрением себялюбивого слепца. Тогда сабля в руках становится самым весомым и действенным аргументом против любой искры человеческого сознания, любой самой человеколюбивой и справедливой мысли.

Что мог сделать Гудович для царя Ираклия? Отправить двадцатитысячный корпус в Тифлис? Да по всей Кавказской линии от Чёрного моря и до Владикавказа в его подчинении было не более пяти тысяч боеспособных человек регулярного войска. Даже если к ним прибавить несколько тысяч казаков, всё равно это не обеспечило бы Ираклию требуемого им количества людей. Тем более что послать все имеющиеся под рукой войска было равнозначно провалу всех заделов России на Кавказе. Обнажив Линию ради непоследовательного в своих решениях союзника, генерал рисковал открыть ворота для новых набегов ногайцев и лезгин с Каспия и удара турок со стороны Чёрного моря. Подобного Гудович как главнокомандующий Кавказской пограничной линией допустить не мог. Тем более обеспокоенность Ираклия II активностью Ага-Мохаммед-хана началась задолго до случившегося. Целых два года, начиная с 1793 года и поныне, картли-кахетинский царь заваливал стол Гудовича донесениями о том, что со дня на день персидский самозванец вторгнется в пределы его царства! Царь всё уповал на Георгиевский трактат 1783 года, согласно которому Россия обязывалась содержать свои войска на подвластных ему территориях, памятуя даже то, что, согласно второму сепаратному артикулу трактата, для защиты территорий Картли и Кахетии Россия обязалась содержать два батальона пехоты при пушках. Но ведь только для защиты! Ираклий же за четырёхлетнее пребывание российских войск в его землях не раз пытался привлечь эти войска против своих врагов, ведя наступательные действия, на что князь Потёмкин точно не подписывался.