Максим Алексашин - Врата Кавказа

Исходя из этих соображений, отряд генерал-майора Савельева пришлось отправить немедля. Стоявшие на Кавказской линии небывалые морозы задержали переправу Савельева через Терек, и он смог выступить из Кизляра только 19 декабря 1795 года, имея при себе продовольствия всего на два месяца.

Несмотря на то, что Гудович заранее рассчитал силы и начал подготовку, не дожидаясь распоряжений из столицы, запас дров, заготовленных для дальнего похода, закончился уже на середине пути. На редкость многоснежная и холодная зима не позволила отряду Савельева выдержать темп, и вскоре русские войска испытали на себе все сложности зимнего похода. Офицеры, видя бедственное состояние солдат, решили разделить свой рацион с подчинёнными. В одну из холодных ночей Савельев приказал раздать всё вино из офицерских запасов. И хотя вышло не более 50 граммов на душу, солдаты были благодарны своим отцам-командирам за проявленную заботу. На следующий день в отряде узнали, что прошлой ночью были сожжены последние дрова, и фуражиры не смогли найти в окрестностях и единой хворостинки.

На помощь пришёл новый проводник отряда – армянин Вани. Он рассказал Карягину, как согреваются зимой местные жители, указав на смёрзшийся навоз, который здесь называли кизяком. К удивлению русских солдат, кизяк хорошо и долго горел. К вечеру в лагере вырос настоящий террикон нового горючего. Благодаря смекалке армянского мальчика русский отряд был спасён от холода. У одного из таких костров, рядом с палаткой традиционно радушного Карягина, собрались молодые офицеры и старые солдаты. К костру подсел и Вани, которого Карягин продолжил учить русской грамоте. Долго сидели молча. Немного согревшись, Карягин стал вслух размышлять, вызывая на разговор армянского мальчика:

– Скажи, Вани, а почему вы, армяне, так тянетесь к России?

– У нас одна вера.

– Только поэтому?

– Нет. Когда вы приходите, наступает мир. Солдаты всех армий мира приходят на чужие земли за добычей. А вы, русские, не просто ничего не берёте, а ещё и заботитесь о нас.

Карягин минуту подумал и, взглянув на звёздное небо, ответил:

– Русские – это не просто народ, это мировоззрение. Здесь на Кавказе всё подчинено грубой силе. Оно и понятно: суровые условия выживания заставляют здешних людей быть жёсткими и с детства отстаивать право на жизнь. Россия другая. Она необъятная, и там не надо биться с соседом за клок земли. С соседом нужно уметь поладить и извлечь выгоду из доброго отношения друг к другу. Русским человеком правит любовь, он научился покорять сердца окружающих его людей добротой и уважением, любовью и вниманием. На Кавказе же выгоду можно извлечь только тогда, когда разрушаешь окружающий тебя мир. Сосед живёт лучше – значит, его нужно ограбить! Здесь правит закон: всё лучшее должно стать моим, даже если мы станем врагами. В России другой закон: всё лучшее я готов отдать тебе, главное, чтобы мы остались друзьями. Русские люди сделали любовь инструментом развития нации. Более того, мы, как можем, учим любви окружающие народы, показывая на деле, что не братоубийством, а добрыми помыслами за одно и то же время – одну человеческую жизнь – можно добиться большего. А любовь порождает совесть. Начинаешь сомневаться иной раз, а правильно ли ты поступил, не обидел ли кого своим словом и делом? А вот совесть имеет такое свойство: она не направлена выборочно на кого-то, она всеобъемлющая. Я не могу поступать со своим соплеменником по совести, а с инородцем бессовестно. Если сердце моё открыто – оно открыто для всех: женщин и мужчин, стариков и детей, к простому солдату и к государыне-императрице в равной степени. Я не могу, любя русскую женщину, поднять руку на женщину армянскую или грузинскую. Я не смею убить чужое дитя, ибо не я ему жизнь даровал, так вправе ли отбирать её? И персидский ребёнок, и русский, и армянский – равно как дети других незнакомых нам земель – рождаются одинаково голыми, признающими лишь один язык – голос матери, верящими не в Господа и не в Аллаха, а в ту, что подарила им жизнь. И эту первородную любовь важно не утратить на протяжении жизни, а нести её под сердцем и раздавать тем, кому она нужна. Россией правит любовь.

– Кавказом правит слово!

– Давший слово и сдержавший его – человек честный! Значит, Кавказом правит честь!

– Если бы было так! Здесь человек может сказать слово, ты поверишь ему, но на следующий день он говорит другое слово, утверждая законность этого последнего слова. Вам, русским, будет тяжело! Вы ещё услышите много клятв в верности и любви, которые будут подкреплены выстрелами в спину.

– Мы пришли, чтобы объединить Кавказ и открыть дорогу ремёслам, торговле. Мы пришли не для того, чтобы убивать вас, а чтобы убить ваш страх друг перед другом. Чтобы предложить нечто иное, большее, чем просто желание обустроить свой быт дикими, зверскими методами, который в итоге никогда не будет находиться в безопасности. Ваш уют всегда будет оставаться предметом зависти соседа, а значит, вы, ваши жёны, ваши дети всегда будут находиться под прицелом ружей. Ваше спокойствие будет блистать лишь на кончиках ваших сабель.

– Да, это так! Чтобы жить, мы должны ненавидеть.

– Господин майор прав! – вмешался в разговор Ермолов. – Чтобы жить, нужно любить, а не ненавидеть. Зло ничего, кроме зла, породить не способно, а добро порождает любовь, дружбу, веру в справедливость. Вот я, например, артиллерийский офицер, по приказу стреляю картечью в мчащихся на меня людей. Батарея производит залп, но я не чувствую ненависти к врагу. Мне их даже где-то жалко. Безумцы! Вместо того чтобы научить своих детей ремеслу гончара, мельника, портного, их отцы, которые после моего выстрела никогда уже их не увидят, отцы, не умеющие понять другого, не слышащие слов, не умеющие вникнуть в ситуацию, на всём скаку мчатся навстречу своей смерти. А может, так и должно быть? Может быть, именно эти дикие и непокорные разуму люди должны умереть, чтобы расчистить путь оставшимся в живых, которые ценили бы жизнь и учились красоте, любви, пониманию. Может, я и не людей картечью расстреливаю вовсе, а людскую гордыню.

За такими разговорами коротались вечера. Слова сближали людей, а огонь согревал тела. К Дербенту рота Карягина подошла не серой безликой массой, а боеспособным подразделением со своим внутренним стержнем.

Трёхмесячный переход, начавшийся в середине декабря 1795 года, закончился сосредоточением казачьих, пехотных и артиллерийских подразделений в феврале следующего, 1796 года у берегов Каспия. Перед русским солдатом раскинулась крепость Дербент.

Самое раннее упоминание о Каспийском проходе – естественном узком понижении Кавказских гор вдоль морского побережья, который и перекрывала крепость, – Карягин, прочитавший множество книг, встречал в трудах Геродота. В ранних письменных источниках I века н. э. город упоминался под названием Чола. Он был крупным административным центром Переднего Кавказа и являлся центром Албанского государства. Город Чола был перестроен и ещё более укреплён при сасанидском шахе Хосрове I Ануширване и переименован в Дербент, название которого переводилось как «узкие ворота». Тогда же было построено первое каменное укрепление – башня Нарын-Кале. Исходя из географического положения города, название своё он вполне оправдывал.