Виктор Миронов - Исиза Тан Бул

Во множестве народ – величие. У терпеливого много разума. Раздражительный выказывает глупость. Кроткое сердце – жизнь, а зависть – гниль для костей. Кто теснит бедного, тот хулит. Притчи Тин_ниТ.

В 6712 7 7 1204 год. лето от Сотворения Мира в Звездном Храме. Рамхат (сентябрь) месяц в ночь с девятого на десятое Ань Ти провела в тишине своего кабинета. Алорк, пройдя коридор, остановился перед полуотворенной дверью, через которую можно было видеть комнату. В ней жила Ань Ти Нетери. Взобравшись на стул, она, дрожащей рукой, поправляла клетку ставен её окошка. Она услышала знакомый голос:

– Вы вызывали, госпожа?

Старуха вскрикнула и обернулась. Увидев писаря, она вся бледная и дрожащая сошла со стула.

– Что с вами, госпожа? – спросил Алорк с беспокойством. – Вы больны?

– Нет, нет, милый Алорк, писарь мой, нет! Я ждала тебя… Но ты застал меня врасплох… Мне кажется, что я умру!

– Успокойтесь, госпожа, это же я. Улыбнитесь, не смотрите на меня безумными глазами. Всё будет хорошо.

– Тем лучше, – ответила старуха, – но как же всё будет хорошо? Расскажи же мне о своём счастье!

– Да простит меня госпожа, что я радуюсь счастью, но вы видите, я желаю этого счастья… Но что с вами, госпожа? Вам дурно?

– Ничего, ничего… сейчас пройдет!

Силы изменяли старухе, и она откинулся в кресле назад.

– Сейчас, госпожа! Выпейте вина, это вас подкрепит. Где здессь вино?

«– Нет, спасибо, не ищи, не надо», – сказала Тейя, стараясь удержать писаря.

– Как не надо!.. Скажите, где вино?

«– Постой, постой», – сказала старуха улыбаясь.

– Делайте, как вам угодно, но прежде всего позовите служанок. Я не хочу, чтобы вы были сейчас одна. Тише! Кто-то идет.

«– Это, должно быть, служанки», – сказала Тейя.

– Вот уста, которые говорят одно, между тем как сердца их думают другое, – прошептал Алорк. – Но всё равно, они оказывают вам услугу! Причём ласково.

В дверях показались служанки; в руках они держали кусок сукна, который они намеревались превратить в полотенце.

– Мы! Пришли, госпожа! – сказали они, широко улыбаясь, так что видны были зубы, белые, как слоновая кость.

– Покорно благодарю вас. К счастью, мне ничего пока не нужно. Иной раз другие во мне нуждаются.

Алорк заметил искру гордости, блеснувшую в широком глазе Тейи.

– Это радует всех ваших друзей.

«– Да, Алорк», – сказала Тейя. – И теперь, когда я тебя повидала, когда я знаю, что ты здоров и что у тебя есть всё, что тебе нужно, я попрошу у тебя всегда быть рядом, – и велела записать следующее:

«Граждане, вы правы, назвав меня своей матерью – я живу только ради счастья народа. Моё возвращение рассеет вашу тревогу: оно гарантирует сохранность вашей собственности. Равенство сословий и права являются ныне частью вашего существования».

Ань Ти продолжала себя тешить надеждой на верноподданных горожан, любящих свою мать Исиду.

– Если год назад я предпочитала вернуться и разжечь пламя гражданской войны. То сейчас мне не остаётся иного выхода, кроме бегства. Пусть же Провидение, устав от своих преступлений, восторжествует над подлыми и трусливыми своими расчетами и предаст мне Кийю во мщение.

– Всё это, на мой взгляд, – рассужда Алорк – долго тянуться не будет. – Думаю, Вам не остается ничего другого, кроме как не отпускать войска, но отступить.

Алорк убеждал Тейю не спешить.

– О благе армии я заботилась много. Я выполню свой долг до конца, но думаю я так же о надежде на добродушие и простоту низших чинов, и если я сейчас в Пан Ти Капуе, то только потому, что нет войны. Оставаться мне Исидой, и не строить мне иллюзий, после которых действительность покажется ещё тягостней. Ничего другого я себе дать не могу.

– Да, вы правы, госпожа,

– Что ты хочешь сказать? – спросила старуха, с гордым вызовом взглянув на него. – Что ты хочешь сказать? Я не понимаю тебя.

– Я хочу сказать, госпожа, вы так суровы потому, что ждёте человека, который одет, как вы. А вдруг тот, кого вы ждёте, непостоянен, а если он непостоянен, как море?

– Алорк, – вскричала Тейя, – я думала, что ты добр, но я ошиблась. Да, я не скрываю: я жду и люблю того, о ком ты говоришь, но не вернётся, я не могу упрекать его, а скажу, что он погиб, любя меня.

Она встала, прошлась по комнате и остановилась перед Алорком. Глаз её сверкал, кулаки её были сжаты.

– Раз я могу быть вашим писарем, вы привыкнете смотреть на меня, как на друга, как на великого писаря.

Тейя, бледная и дрожащая, попятилась, и, наткнувшись на своё кресло, бессильно опустилась на него. Осеннее солнце, врывалось в раскрытую ставню окна и обливало её потоком света. Сначала она не видели ничего кругом. Ностальгия счастья отделило её реального мира; она говорила несвязными словами и шёпотом, который передавал порывы некой радости, но которые становились похожи на выражение боли о человеке, которого ей так недоставало. Алорк видел мрачное лицо Тейи, которое выступало из полумрака, бледное и угрожающее.

– Простите, – сказал Алорк, хмуря брови, – я не заметил, что нас здесь трое. – Затем, обращаясь к Тейе, он спросил: – И этот господин невозвратимый Гай Мельгард?

– Этот господин скоро вновь будет моим лучшим другом, потому что это мой муж, это тот человек, которого я люблю больше всех на свете. Разве ты, Алорк, не знал об этом?

– Да, знал, – отвечал Алорк, и, теперь не выпуская из рук черепа Лолы, он сердечно протянул другую руку своей покойной подруге, но Лола не отвечала на его дружеское движение, оставалась нема и недвижна.

Тейя испытующе посмотрела на дрожавшего Алорка и на мрачный его грозный череп. Один его взгляд объяснил ей всё. Она вспыхнула от гнева:

– Я не знала, когда звала тебя, что увижу здесь череп.

– Лола! – вскричал Алорк, взглянув на старуху. – Найти Лолу у меня, в этой комнате! – Глаза его сверкнули.

– Если с тобой приключится беда, мой Алорк, – продолжала говорить она с неумолимым спокойствием, которое показывало ему, что старуха проникла в самую глубину его мыслей, – то взойди на мыс и брось Лолы череп со скалы в море вниз головой.

Алорк побледнел, как смерть.

– Но ты ошибаешься, госпожа, – прибавила он, – здесь у тебя нет черепа; здесь только Лола, и она сейчас пожмёт тебе руку, как преданной подруге.

И Алорк устремил повелительный взгляд на старуху, которая, как завороженная, медленно подошла к нему, и сама протянула к черепу руку. Ненависть её, подобно волне, бешеной, но бессильной, разбилась о неодолимую власть, в которую сама же и верила.

И едва лишь она дотронулась до кости Лолы, как почувствовала, что сделала всё, что могла и бросилась обратно на кресло.