Михаил Чуркин - Сквозь тайгу к океану

– Чуете, – весна на подходе, – мечтательно промолвил Евсеич, – снег сойдет и зазеленеет земля.

– Ага, – подхватил Гриня, – чую, уже весной попахивает.

– Какой там весной, – это твою лошадку пучит с дурного корма, – подначил кто-то из ребят, и дружный хохот огласил таежные дебри.

– Красная армия одерживает победы на всех фронтах. Негоже и нам партизанам, бойцам Дальневосточной республиканской армии, отсиживаться в лесу. Пора нанести ряд существенных ударов и помочь нашим товарищам из России, – вещал комиссар Слабитер. Командиры нескольких партизанских отрядов и подразделений вовсю дымили махрой в штабной землянке и неспешно переговаривались во время этой пламенной речи.

– А мы что, не помогаем? – раздались недовольные голоса. – Кровину льем, что ли, за фунт изюма?

– Товарищи, – взвился лже-Громов, – нам надо показать, что мы поддерживаем усилия Республики Советов.

– Кому товарищи, а кому и господа, я лично не желаю, чтобы у нас была Республика Советов. Нам и в Дальневосточной неплохо. Только бы вот японцев выбить да белым хвоста накрутить, – выкрикнул кто-то из махорочного марева.

Среди бойцов и командиров в то время существовал полнейший разброд во мнениях по поводу будущего. Одни хотели, чтобы установилась советская власть, другие ратовали за буржуазную парламентскую республику, третьи вообще не признавали никакой власти, но все были едины в своем противлении японской агрессии. Коммунисты, анархисты, эсеры, буддисты, атеисты и староверы, – так, в шутку, говорили о своих политических приоритетах партизаны.

– Выскажи диспозицию, дело говори, – пронеслось в толпе.

– Диспозиция, товарищи, в общих чертах, такова, – начал комиссар. – Объединенными отрядами создать крупное соединение и, разгромив белых и японцев, занять крупный населенный пункт или узловую станцию.

– Вот там-то нас беляки с японцами и прихлопнут, так сказать, объединенно, – хохотнул Аргунцев.

На некоторое время в землянке повисло молчание, а затем раздались недовольные голоса.

– Это, что ж, нас выманят в чисто поле, а потом регулярные части с артиллерией и прочими причиндалами раскатают всех в лоск! Подойдет ваша Красная армия, а от нас пшик да маленько, одни холмики. Вот-де, братья, наш боевой отчет. Нет, господа комиссары, так дело не пойдет! – Гул недовольства перекрыл все реплики комиссаров, и подавляющим большинством голосов была принята устная резолюция – похерить это дело как бестолковое и не в меру опасное.

Знал ли тогда Сеня Циркач, что пройдет совсем немного времени, и политические болтуны все же принудят некоторых слепцов подставить свои и чужие головы под удары грозных врагов.

И все же весна брала свое. Рейды партизан становились все более дерзкими. В некоторых селах таежная армия чувствовала себя как местная власть. Белые и японцы старались туда не соваться. Здесь действовали законы Дальневосточной республики. Партизанские заставы и разъезды надежно охраняли лагеря и ставки лесного войска. Далеко на западе в Сибири с переменным успехом шли бои. Известия о событиях в России доходили через Харбин и КВЖД, а чаще поступали из Владивостока, где регулярно выходили газеты, получавшие известия через радио и телеграф, в том числе и военные радиостанции боевых кораблей. Эти скупые вести становились предметом оживленных обсуждений и споров. Дальневосточным жителям, забайкальцам и сибирякам были неведомы такие понятия, как помещичье землевладение, барщина, крепостничество. Они проживали как вольные люди. Их предки, отчаянные сорвиголовы, не побоялись оставить сельские общины и наудалую податься в неизвестность на далекие свободные земли. Служилое сословие, казаки, солдаты и матросы, также пополняли ряды этих выросших на свободе в трудных и порой опасных условиях людей. Селились здесь и выходцы из бывших каторжан, но таковых было немного. Людей, прошедших сахалинскую каторгу, называли «сокола». Так про иного можно было услышать – да он из «соколов». До начала революции на Дальний Восток хлынули три волны переселенцев. Первые добирались через всю Сибирь обозами и пешком. Шли по несколько лет с остановками. Другая волна переселенцев была направлена из Одессы и других портов Российской империи. Им пришлось совершать длительное путешествие по морю. Наконец, третья волна стала двигаться по мере построения и введения в действие великой Транссибирской магистрали.

В жизни Арсения большую роль сыграла Русско-японская война 1904–1905 годов. Его отец, призванный из большого украинского села в Каменец-Подольской области Малороссии, был сельским учителем и после воинского призыва участвовал в боевых действиях, служил в Порт-Артуре и вплоть до сдачи этой крепости участвовал в его героической обороне. После войны обосновался в Хабаровске, куда и вызвал свое семейство, состоящее из жены, сына и двух дочек. Отец устроился на службу, обзавелся домом и хозяйством. Арсений ходил в гимназию, а мать воспитывала двух малолетних дочерей. Жизнь наладилась и текла своим чередом. Когда Сене шел уже четырнадцатый год, его отец Петр Александрович Литвиненко, простудившись на каком-то пикнике, тяжело заболел крупозным воспалением легких и скоропостижно скончался, оставив семью без кормильца и защитника. Мать не стала возвращаться на Украину и, через некоторое время, второй раз вышла замуж. Вскоре у Сени произошел серьезный конфликт с отчимом, и он ушел из дому в «люди». Нет, он не стал беспризорником. Сразу же устроился на работу и стал получать жалованье. Окончив почти пять классов гимназии, он был грамотным и начитанным пареньком. Среднего роста, крепкий и выносливый, с правильными чертами лица и большими выразительными глазами, он сразу внушал доверие и располагал к себе. Смелость и тягу к образованию он взял у отца, а от матери унаследовал украинскую прижимистость, аккуратность и чистоплотность. Все эти качества помогали ему выдерживать выпавшие на его долю испытания и невзгоды, стойко переносить тяготы самостоятельной взрослой жизни.

Командиры готовили серьезную операцию на железной дороге. Большие неприятности партизанам доставлял бронепоезд белых, который патрулировал значительный участок дороги и порой обстреливал партизанские разъезды, когда они попадали в зону видимости наблюдателей. Несколько ребят уже поплатились жизнями и были ранены из-за своей бравады и беспечности. Кроме того, под охраной бронепоезда и дрезин с вооруженной охраной белые и японцы могли беспрепятственно провозить свои грузы, среди которых большую часть составляло награбленное имущество и ценности из России. Вывозились продовольствие, лес, промышленные изделия и техника. Партизаны в бессильной ярости сжимали кулаки, видя, как за кордон уплывает народное достояние. Этому надо было положить конец или хотя бы помешать столь беззастенчивому грабежу.