Александр Прозоров - Государева избранница

Не удержавшись, Мария чуть приподняла подбородок, исподлобья глянув на молодого царя. Тот оказался худощавым и светлым, словно ангел, юношей с ясным и чистым голубым взглядом, со слабой улыбкой на бледных губах. Из-под парчовой тафьи выглядывали русые вихры, тонкая шея пряталась за высоким стоячим воротом ферязи.

Взгляды «жениха» и «невесты» неожиданно встретились, отчего Марию резко бросило в краску, она торопливо опустила голову, потупила взгляд и одними губами прошептала:

– Прощения просим, государь…

Михаил Федорович немного задержался перед нею, потом двинулся дальше. Мария рискнула снова поднять голову и посмотреть ему вслед. Юный правитель всея Руси чуть приостановился перед третьей девицей. Сделал шаг дальше. Затем еще. А потом вдруг оглянулся – и его голубой взгляд буквально пронзил глаза Марии…

– Ситникова, Суева, Хлопова, Лишина, Зернова… Такарина, Шилова… – прокрутила свиток инокиня Марфа и бросила на стол. – Одни худородные у тебя средь избранниц остаются!

– Помилуй, матушка, токмо половина. – Евникия, стоя в просторной келье своей подруги, размашисто перекрестилась на висящую в углу икону.

Хотя, конечно, называть сию горницу кельей можно было с большим трудом. Скромная инокиня Марфа расположилась в Вознесенском монастыре сразу в пяти комнатах, имея свою опочивальню – с периной на постели, коврах на полу и кошмами на стенах; горницу для работы – с большим столом, полными книг сундуками и шкафами; людскую комнату для прислуги, в которой проживали верная Полина и еще две трудницы; свою отдельную трапезную и еще комнату для разных припасов.

Ради новой монашки матушке-настоятельнице пришлось изрядно потесниться, но куда денешься, коли твоя послушница является матерью русского царя и женою православного патриарха? И коли она постоянно делами державными занимается, принимая у себя дьяков, воевод, князей, а порою – и иноземных послов? Тут хочешь не хочешь, даже собственными покоями делиться приходится.

Глядя на подругу, матушка Марфа тоже перекрестилась и указала на свиток:

– Княжну Трубецкую ты все-таки вычеркнула?

– То не я, – продолжая кланяться иконе, отреклась от решения инокиня Евникия. – То повитуха отказала. Сказывает, бедра у нее узкие, рожать тяжело будет. По чадородию и отвела.

– Это какая такая повитуха? – прищурилась царская мать.

– Повитуха и повитуха, – пожала плечами ее подруга. – Кто же их всех упомнит-то?

– Княжна Оболенская… – снова потянулась к свитку инокиня Марфа.

– По возрасту, – кратко ответила монашка.

– Скопины… Пронские… Ты хочешь поссорить меня со всеми княжескими родами?!

– У нас же смотрины невест, матушка, а не родословных! Что люди скажут, коли в невестах кривобокие да косоглазые окажутся? Помыслят, девки ладные на Руси перевелись али повитухи честные?

– Ох, подведешь ты меня, Евникия, под монастырь… – снова просмотрела свиток царская мать.

– Куда-а?! – забыла про молитву ее подруга.

– Туда… – мрачно ответила инокиня Марфа. – Опять споры да жалобы начнутся.

– Пусть лучше про отборы жалуются, матушка, нежели на смотрины! А ну, прямо в соборе скандал какой учинят? Худородные девки место свое знают, избрание княжны Мстиславской примут со смирением, как должное. А Шуйские, Горчаковы али Волынские наверняка споры затеют, что не там поставили, неверно посмотрели, про сговор обязательно помянут… Оно тебе надобно?

– Ладно, сестра, будь по-твоему, – решилась царская мать, макнула перо в чернильницу и поставила размашистую подпись. – Анастасию в терем великокняжеский уже поселили?

– Крышу перестилают, – ответила инокиня Евникия. – Михаил сказывает, дожди затянулись. Вот ко сроку и не поспели. Но завтра ужо закончат. А твой Миша как? Ждет?

– В беспокойстве сыночек, – тепло улыбнулась монашка. – Про «Куранты» более и не поминает. Иным все помыслы заняты. Боюсь, ныне ночью и спать не сможет. Смотрин все ждет, не терпится ему…

Михаил и вправду не спал всю ночь в тревожном ожидании. Он волновался перед смотринами ничуть не меньше самих невест. Ведь та девушка, на которую он укажет, станет его женой на всю оставшуюся жизнь! Его половиной, матерью его детей. Той, каковая разделит его любовь навсегда. Навсегда – это очень страшное слово, если на выбор отводится всего несколько малых мгновений. Подойти, посмотреть. С первого взгляда оценить. И выбрать свою судьбу на остаток многих лет.

Поутру государь был сам не свой, отвечал слугам невпопад, а за завтраком Михаилу буквально кусок не лез в горло.

– Да не беспокойся ты так, царь-батюшка, – подливая шипучий квас, утешил его Бориска Морозов. – Человек предполагает, Господь располагает. За тебя уже повитухи да мамки с няньками все сделали, лучших девок царствия собрали. Тебе осталось токмо пальцем наугад в какую-нибудь ткнуть. Ты семгу кушать станешь? Нет? Ну, давай тогда я ее приберу да пескариков хрустящих тебе насыплю.

– Тебе хорошо говорить… – передернул плечами юный правитель. – Ты, вон, сам себе голова! Присмотреться можешь. Поболтать, встретиться. Ласковую да добронравную облюбовать. А мне их токмо на миг малый покажут, и все! А ну, злобные окажутся али скучные? По лицу ведь не угадаешь!

– Они, царь-батюшка, покуда в невестах, так все и ласковые, и добрые, – широко ухмыльнулся кравчий. – Норов истинный токмо после венчания открывается. Так что все мы в этом деле равны. Все в руках Божиих. Ты глаза закрой, покружись да пальцем и ткни. А там как повезет.

– Тебе, Боря, все хи-хи да ха-ха! А мне потом жить.

– Это мне с женою жить, царь-батюшка, у нас одна изба в четыре стенки на двоих. А тебе до женской половины полтора часа ходу. Пока дойдешь, забудешь, как выглядит! Каждый день как заново узнавать станешь…

Но тут дверь в царские покои распахнулась, и кравчий осекся, положил себе на тарелку немного заливного, отпробовал, после чего добавил безопасное кушанье на блюдо государю.

В горницу вошли скромная и тихая матушка Марфа, ее верная спутница инокиня Евникия, следом за ними – дородные и рыжебородые Михаил и Борис Салтыковы, одетые в дорогие ферязи и шубы.

– Как ты сегодня, чадо мое? Здоров ли, Мишенька? – первым делом поинтересовалась монашка.

– Благодарю, матушка, хорошо… – Государь поднялся, обнял пожилую женщину и трижды расцеловал.

– Одевайте его, – повелела слугам инокиня, сама же, перекрестившись, стала объяснять: – Княжна Мстиславская будет стоять третьей, Мишенька. Что справа, что слева, не ошибешься. Собою мила, телом чиста, зубы крепкие, коса толстая, бедра широкие, грудь большая. Для чадородия никаких изъянов. Но пуще всего важно, что она из рода Гедеминовичей исходит! Через нее ваши дети права на трон польско-литовский получат. Да и в русской державе ее родство место высокое имеет. Сие семье нашей зело на пользу пойдет… Ты меня слушаешь?