Александр Бедрянец - Ангел-насмешник. Приключения Родиона Коновалова на его ухабистом жизненном пути от пионера до пенсионера. Книга 2. Подставное лицо

В один из тёплых весенних дней Метис на своём автобусе с утра подъехал к общежитию за Родионом. У Метиса было много знакомых солидных дам, и одна из них попросила его свозить заболевшего добермана в лечебницу. Но сначала пришлось доставить в отдел культуры горисполкома Евгения Ильича с каким-то неразговорчивым мужиком в белой шляпе, и с большим портфелем. Родион с Метисом сидели в автобусе, припаркованном недалеко от горисполкома, и коротали время за игрой в шахматы. Однако на сей раз, Ильич управился с делами за каких-то полчаса, и подошёл к автобусу в сопровождении трёх человек. Метис открыл двери, и они забрались в салон. Главного из новых пассажиров Родион знал. Это был худрук Драмтеатра Борис Леопольдович, личность в городе известная и значительная. Об этом говорил весь его облик крупного театрального деятеля – властный взгляд, благородная седина в пышных тёмных волосах, горделивая осанка, уверенные жесты, и внушительный бас. Такие люди в любом месте чувствуют себя главными. Другой был каким-то его помощником по имени Виктор. Среднего роста полноватый и круглолицый длинноволосый блондин с одной залысиной. Третьим был аккуратный, похожий на бухгалтера человек в очках и с папкой из кожзаменителя. Подобно своему коллеге в белой шляпе, за всё время он не произнёс ни слова. Ильич приказал Метису ехать к Драмтеатру, и автобус тронулся.

Евгений Ильич с внутренним трепетом ел глазами знаменитость, а Родион, как и положено богемному жучку слился с фоном, и замер. Худрук со своим помощником продолжили начатый ещё до автобуса разговор. Речь шла о репертуаре Драмтеатра. Звонкий тенор Виктора звучал с какой-то обидчивой интонацией, а солидный бас худрука его урезонивал:

– Успокойся Виктор. Не в первый раз, утрясётся понемногу.

– В театре «Камертон» из Д.К. «Химик», что хотят, то и ставят, никто им не указ.

– Виктор, не ссылайся на любителей, пусть и хороших, это несерьёзно. Да и недолго им своевольничать. Наверху перестраховщиков много, а они боятся свободы творчества. Найдут повод, и разгонят этот «Камертон». А жаль, молодёжь там хорошая.

– Борис Леопольдович, производственная тема важна, но ведь должна быть мера. Человек навкалывается на заводе, вечером дома книжку после ужина откроет, а там соцсоревнование, которое одновременно соперничество двух бригадиров за сердце девушки. Кто первый перевыполнит план, тому и принцесса в комбинезоне достанется. Включит человек телевизор, а там фильм о металлургах. Придёт в театр отдохнуть от всего этого, а на сцене опять производственное совещание. Волком завоешь.

– Не преувеличивай Виктор. Репертуар у нас хороший и разнообразный.

– Не спорю, только нет у нас сейчас старой доброй русской комедии. А, между прочим, наш театр открылся «Ревизором». Вот бы его поставить! В новой трактовке.

– Ты же знаешь, что он идёт в ТЮЗе. И ты знаешь мою точку зрения, что любая новая трактовка классики, это её уродование. А, что касается современных пьес, то люди ходят на них с удовольствием, ведь среди наших зрителей не так уж много производственников, которым приелась эта тематика.

Родион пошевелился, и тем самым привлёк внимание пассажиров. Экспансивный Виктор решил, что перед ним возможный среднестатистический зритель, и спросил Родиона:

– Юноша, ты любишь ходить в театр?

– Посещаю. Не очень часто, но гораздо охотнее, чем филармонию. В два раза охотнее. (На тот момент Родион побывал в театрах два раза, а в филармонии один раз).

– И, чтобы ты выбрал, современную пьесу на производственную тему, или что-нибудь из классики?

– Так это смотря, какая современность, и смотря, какая классика.

Борис Леопольдович встрепенулся, и произнёс:

– Слышал Виктор? Лучше не скажешь! Неважно когда вещь написана, вчера или сто лет назад, а важно качество постановки.

– Мне кажется, он имел ввиду другое.

Юноша, а что ты смотрел последний раз?

– «Ревизора» в этом самом ТЮЗе.

– И как впечатление?

– Откровенно говоря, не очень.

– Актёры не понравились, или игра?

– К актёрам претензий нет, за исключением роли Хлестакова. Но это режиссёр виноват, уж очень неудачную фактуру выбрал. Хлестаков должен быть худым, голодным и нервным зверьком, а не толстеньким бесшабашным весельчаком.

– Почему?

– Только полный кретин в его положении останется беззаботным, не опасаясь неминуемого разоблачения, а Хлестаков вовсе не глуп. Он достаточно опытен, хитёр и ухватист. Любой человек, бывавший в такой ситуации, подтвердит вам, что жизнь под чужим именем и в чужой личине занятие малоприятное, и весьма нервное.

Борис Леопольдович обратил внимание на гладкость речи, и спросил:

– Молодой человек, у тебя имеется соответствующий опыт?

– Да. Я знаю, о чём говорю. Но это всё ерунда. Дело не в артистах, а в неправильной трактовке самого произведения. По правде говоря, эту ошибку совершают все, кто берётся ставить Гоголя. Простите, вам, и в самом деле интересно моё мнение по этому вопросу?

Раздался голос Виктора:

– Да уж, просвети нас тёмных насчёт Гоголя.

Однако Борис Леопольдович пересел ближе к Родиону, посмотрел на него, и сказал:

– А вот мне интересно. Не обращай на него внимания, выкладывай своё мнение.

Должно быть, случился эффект «заговорившего пенька», когда статист неожиданно превращается в действующее лицо. Готовность выслушать пробудила у Родиона приступ красноречия. И хотя это было его первое такого рода публичное выступление, в нём уже имелись проблески того странного очарования, характерного для его речей. Вначале Бориса Леопольдовича удивил книжный слог в устах обычного паренька, но затем выводы Родиона так его заинтересовали, что когда автобус прибыл к драмтеатру, он махнул на всех рукой, и, не вылезая из транспорта, продолжил беседу. Мнение Родиона о творчестве Н. В. Гоголя в целом, и о «Ревизоре» в частности, оказалось довольно оригинальным:

– Всё дело в том, что «Ревизор» не комедия, а его всё время пытаются играть комедийно.

– Молодой человек, перечитай книгу, там, на обложке напечатано слово «комедия».

– Я это знаю. Дело не в написании, а в содержании этого термина. Вот у Данте в его «Божественной комедии» это слово имеется прямо в названии, но книгу весёлой не назовёшь. Она больше напоминает фельетон, потому что Данте описал реальных лиц и деятелей той поры, а это представляло интерес только для его современников. Должно быть, в те времена слово комедия имело несколько иное значение.

Мы привыкли судить о былом с точки зрения сегодняшнего дня, и забываем, что время меняет значение слов и смысл понятий иногда до неузнаваемости. Примеров тьма-тьмущая. Слово идиот вначале было совершенно нейтральным, и не имело никакого унизительного содержания. Так греческие священники называли обычных прихожан, не имеющих духовного звания, а сейчас это медицинский термин. Сервантес писал Дон Кихота как роман-пародию на литературный жанр, где его придурковатый герой был всего лишь средством выражения. Но время превратило Дон Кихота в символ бескорыстного мужского благородства, и его имя стало нарицательным.