Татьяна Рубцова - Тайна Каркассона

ТАЙНА КАРКАССОНА.

Начался 13 век. В Иль-де-Франц, наследственном владении Капетингов, в городе Париже правил Филипп II Август. Именно этому государю предстояло присоединить к королевству Французскому немало земель.

Благодаря браку с Изабеллой Геннегауской он получил в приданое провинции Артуа и Фландрию.

Потом этот король присоединил к короне Амьенское графство и Вермандуа.

Когда Филипп II Август выиграл сражения у англичан и императора Оттона IV, это позволило ему присоединить все английские владения, расположенные севернее реки Луары. Дипломатия и меч склоняли перед государем один феод за другим. Владения Плантагенетов таяли, Франция росла, как славное дитя в колыбели.

По неширокой улице предместья провинциального городка Нарбонны бежал простолюдин. Это был толстый малый, одетый в грубую куртку и заплатанные штаны. Он бежал по мостовой, раскинув руки. Волосы его в ужасе стояли дыбом, а лицо перекосилось в жуткой гримасе.

– Крысиный король! – кричал бедняга так, что неустрашимое сердце и то дрогнуло бы. – Крысиный король! Погибла бедная душа.

С разбега он упал на обочину, прямо в пыль. Люди выбегали из домов. Окружили его. Двое мужчин склонились, помогая ему встать.

– Я видел его. Пропала моя душа, вот что я скажу вам, – плакал толстяк. – Крысиный король в погребе де Лузиньянов. Горе мне, несчастному.

– Матерь Божья! Крысиный король! Христиане! Последнее чудовище видели в тот год, когда в город пришли чума!

– Именно! Ее принес крысиный король по наущению местной колдуньи.

– Это доказательство. И такое. Которое отправит на костер и не такого сеньора, спаси нас господи!

– Вот именно, крысиный король. Я, понимаете, отправился за вином для графа, дай, думаю, загляну в тот угол, давно там крысиное гнездо хотел забить. Матерь божья, спаси мою душу… а там многоголовый, и пищит всеми головами. Гляньте, меня до сих пор в холод бросает.

– Сжечь весь замок с его колдовством.

Перепуганного работника повели в трактир и стали наперебой угощать вином, не забывая и самим отведать. Трактирщик не успевал подавать кувшины.

– А старик де Лузиньян обернулся вороном, лопни мои глаза.

– Клянусь телом господнем, эта девка, его внучка, волчицей по лесу рыщет, как мать ее, покойница. Я от страха даже обделался, когда встретил ее в лесу.

– Помните историю, когда покойная графиня до смерти уморила старого мельника, когда перекидывалась лисицей.

– Не лисицей, дурень Конгар, а рыжей волчицей.

– Не рыжей волчицей, а черной кошкой.

– А бабка иха все в дымоходы совой заглядывала, младенцев высматривала.

– Верное доказательство христиане, теперь у нас верное доказательство.

– Зачем нужно доказывать, что колдун – это колдун. Колдуна нужно жечь.

Все обернулись на эти слова. Человек в черных рыцарских доспехах и с мечем на перевязи поднимался из-за стола в темном дальнем углу.

– Верьте мне, добрые католики. И вот вам подтверждение моей правоты, – человек рывком сорвал с головы шлем, к которому, вопреки обычаю того времени, были приделаны пластины, скрывающие лоб, нос и щеки необычного рыцаря.

Люди охнули разом. Вместо лица у рыцаря была тусклая маска из бледной безжизненной кожи с коричневыми пятнами.

– Это ожег?

– Нет, колдовство. Де Лузиньян брызнул в меня чистейшей водой из своего сосуда и вот что получилось.

– Сжечь колдуна, сжечь! В аббатство его на святой суд.

Старый граф и его внучка, единственные представители когда-то многочисленного семейства де Лузиньянов, сидели в комнате. Внучка, устроившись у ног деда на скамеечке, читала вслух книгу. Желтые древние страницы освещал колеблющийся огонь камина, пока не озарил все кровавым багровым пламенем.

– Ой, – вскрикнула девушка, захлопывая книгу, словно прочла в ней свою судьбу. – Дедушка!

И тут оба услышали шум под окнами.

Толпа черни собралась под башней.

– Сеньора де Лузиньяна на суд! – кричали простолюдины.

– На суд проклятого колдуна!

Черный рыцарь стоял в стороне с мрачно опущенными на лицо черными металлическими пластинами и только глаза его сверкали в узких прорезях. Этот волчий блеск говорил красноречивее всех слов.

И вот в бойнице появился старик граф.

– И кто же меня здесь хочет судить? – высокомерно спросил он. – Уж е мои ли холопы?

– Святая Церковь!

– Божий суд!

– Всевышний! И святая церковь, заступница христиан!

– Пусть дождется Страшного суда! – крикнул граф на это.

И толпа замерла от ужаса.

– Колдун! – тогда закричал черный рыцарь. – Ты еще смеешь богохульствовать? Сжечь его!

– На костер его! Он накликал беду на мой дом!

– И мой конь захромал, когда граф проезжал мимо.

– Мой последний ребенок помер, как только проклятый колдун посмотрел на него!

– Сжечь колдуна!

– На костер!

– Сжечь!

– С дьяволом сговаривается, да христианские души гробит!

– На костер его!

Поздно было поднимать разводной мост, да и не справиться с тяжелым рычагом старику. Чернь, разогретая вином и страхами, двинулась к воротам замка и высадила их. И не было уже слов, способных вразумить людей. Старый граф снял со стены меч и спустился вниз по лестнице.

И чернь устрашилась блеском благородного клинка. Но тут вперед вышел черный рыцарь и чуть приподнял металлические пластины, скрывающие лицо.

– Де Лузиньян, узнаешь ли ты свою смерть? – глухо проговорил он.

– Царица небесная. Кервер? – вскричал старик.

– Готовься!

Черный рыцарь поднял меч и бросился вперед. Старик отступал под натиском его ударов. Он оборонялся, пока не упал на камни, ослабев от ран. И тогда он воскликнул:

– Кервер, пощади невинную девочку… и тебе воздастся. Она – твоя дочь!

– Лжешь колдун! – черный рыцарь в ярости вонзал меч в грудь поверженного врага.

– Я убит! – выдохнул тот, обмякая. – Всевышний, сжалься над бедным дитем!

– О, дедушка, милый!

Юная де Лузиньян выбежала из своей комнаты, в окно которой наблюдала за боем. Плача, бедная девушка бросилась на грудь старика, поддерживая его своими слабыми руками. Старый граф посмотрел на нее с такой жалостью, словно это она умирала от ран на холодных камнях, хотел что-то сказать, но кровь пошла у него из горла, и старик мертвым упал на каменные ступени родного дома, а девушка забилась в рыдании на его теле.

Черный рыцарь молча отступил, вглядываясь в ту, которую назвали его дочерью. Лицо ее было скрыто на груди убитого, роскошные золотые волосы, редкие на юге, окутывали спину, но фигура в простом платье была тонка и гибка, а чистый голос так походил на голос ее матери.

Даже простолюдины в толпе смягчились, глядя на горе юной девушки, но не их жены.

Появившись неожиданно, они с ругательствами накинулись на несчастную, безжалостно толкая ее и дергая. Они вспомнили тут и опившихся коров, и ожиревших телят, и исчезнувшую в колодце воду, и кур, переставших нестись. А когда старуха вспомнила своего несчастного сына, умершего после того, как попробовал лекарство, данное ему покойной графиней, тут и мужчины зашумели.