Александр Дюма - Две Дианы

– Я это вижу, Диана, – грустно заметил Габриэль, – и я вас покидаю.

– До встречи, друг мой, идите…

Она проводила его до двери, лихорадочно соображая: «Если его задержать, он наверняка встретится с королем; если он сейчас уйдет, может быть, они разминутся… «.

И все-таки она колебалась и сомневалась.

– Простите, Габриэль, еще одно слово, – сказала она уже на пороге, теряя власть над собой. – Ваш рассказ… боже мой, как он меня потряс… Я не могу собраться с мыслями… Что я хотела спросить?.. Да, вот… Одно слово… очень важно… Ведь вы мне все-таки не сказали, что намерены предпринять. Я говорю: «милость», вы – «правосудие»… Но как вы хотите добиться правосудия?

– Я еще сам ничего не знаю, – сумрачно отозвался Габриэль. – Я полагаюсь на бога и на случай.

– Как вы сказали? На случай?.. Вернитесь, вернитесь! Я вас не отпущу, пока вы мне не скажете, что значит «случай»! Остановитесь, я вас заклинаю!..

И, схватив Габриэля за руку, она потащила его обратно в комнату, в смятении размышляя: «Если они встретятся с глазу на глаз… король без свиты, а Габриэль при шпаге… А здесь я сама могу броситься между ними, могу умолять Габриэля, могу, наконец, подставить свою грудь под удар клинка! Нужно, чтобы Габриэль остался здесь!»

А вслух произнесла:

– Мне стало лучше… Возобновим наш разговор… Объясните мне то, о чем я просила… Мне гораздо лучше.

– Нет, Диана, сейчас вы слишком взволнованы. Знаете ли вы, в чем я вижу причину ваших страхов?

– Откуда же мне знать, Габриэль?

– Так вот, вы недавно умоляли меня о пощаде. Вполне понятно: вы боитесь, что я покараю виновного, и тем самым вы невольно признаете за мною это право. Вы пытаетесь меня удержать от заслуженной кары, которая вас приводит в ужас, но в то же время она представляется вам совершенно оправданной. Правильно ли я говорю?

Диана вздрогнула – удар попал в цель, но собрав последние силы, она выкрикнула:

– О, Габриэль, и вы могли мне приписать подобные мысли! Вы – убийца?! Вы из-за угла нападаете на того, кто не думает о защите? Невозможно. Это была бы не каpa, а подлость! И вы думаете, что я от этого вас хочу удержать? Ужасно! Идите, уходите! Двери открыты! Я совершенно спокойна, о боже! Оставьте меня, покиньте Лувр! Я приду к вам, и мы закончим наш разговор. Идите, друг мой, идите!

Торопливо глотая слова, Диана довела его до приемной. Она хотела приказать пажу проводить Габриэля до ворот Лувра, но эта предосторожность еще сильнее выдала бы ее волнение. Поэтому она только шепнула пажу на ухо:

– Не знаете, Совет уже кончился?

– Нет еще, сударыня, – тихо ответил Андре, – по крайней мере, из большой залы еще никто не выходил.

– Прощайте, Габриэль, – обратилась Диана к молодому человеку, – прощайте, друг мой, до скорой встречи…

– До встречи, – повторил с грустной улыбкой Габриэль и пожал ее руку.

Он ушел, а она долго глядела ему вслед, пока не захлопнулась за ним последняя дверь. Вернувшись в свою комнату, она в слезах рухнула перед аналоем.

Несмотря на все усилия Дианы – или, вернее, в результате этих усилий, – произошло то, что она предвидела и чего так страшилась. Габриэль вышел от нее опечаленный и смущенный. Ее лихорадочное состояние передалось и ему: глаза у него помутнели, мысли путались. Он машинально брел по коридорам и переходам Лувра, не обращая внимания на окружающее. Однако, открыв дверь большой галереи и переступая ее порог, он вдруг вздрогнул, отступил назад и остановился, словно окаменев.

С другого конца галереи тоже открылась дверь, и там показался человек.

Это был Генрих II!

Генрих – виновник или, по крайней мере, главный сообщник преступных обманов, которые навсегда опустошили и погубили душу и жизнь Габриэля!

Король был один, без свиты. Оскорбленный и оскорбитель впервые после содеянного злодеяния встретились лицом к лицу, разделенные какой-то сотней шагов.

Габриэль остановился и застыл как вкопанный.

Король тоже остановился от неожиданности, увидев того, кто в течение последнего года являлся к нему только в сновидениях. С минуту оба они, словно завороженные, стояли и не двигались.

Охваченный вихрем смятенных чувств и мыслей, Габриэль растерялся. Он не мог ни рассуждать, ни действовать. Он ждал. Что же касается Генриха II, то он, несмотря на свое пресловутое мужество, испытал настоящий страх. Однако, подавив это жалкое чувство, он решился… Да и что ему было делать? Звать на помощь – значит выказать трусость, уйти – значит обратиться в бегство. Поэтому он двинулся к двери, у которой неподвижно стоял Габриэль. Какая-то неведомая сила, какое-то неодолимое, роковое стремление влекло его к этому бледному призраку! Он чувствовал – это его судьба.

Габриэль видел, как он идет навстречу, и какое-то удовлетворение, слепое и неосознанное, пронизало все его существо. Голова у него пылала, мысли разбегались. Он только положил руку на рукоять своей шпаги.

Когда король очутился в нескольких шагах от Габриэля, тот же непреодолимый страх снова овладел им и как тисками сжал его сердце. Он смутно сознавал, что настал последний его час и что все справедливо… И все-таки он шел вперед словно лунатик… Поравнявшись с Габриэлем, он вдруг в каком-то странном смятении прикоснулся к своей бархатной шапочке и первый поклонился молодому человеку.

Габриэль не ответил на поклон. Он хранил свою мраморную неподвижность, его онемевшая рука стиснула шпагу.

Для короля Габриэль был сейчас не верноподданным, а тем, перед которым склоняются все. Для Габриэля Генрих был не королем, а убийцей его отца.

И тем не менее Габриэль пропустил его мимо, ничего не сделав и ничего не сказав.

Король прошел не оглядываясь и даже не удивился такому непочтению. Когда же двери захлопнулись, оцепенение тут же рассеялось, и каждый из них, словно очнувшись, провел рукой по глазам, как бы спрашивая себя: «Не во сне ли все это было?»

Габриэль медленно вышел из Лувра. Он не сожалел об упущенном случае. Скорее, он испытывал какую-то смятенную радость.

«Вот она, моя добыча, ее так и тянет ко мне, она кружит около моих силков, сама идет на мою рогатину».

И в эту ночь он спал так крепко, как давно ему не доводилось.

Король не был так спокоен. И когда он явился к поджидавшей его Диане, нетрудно себе представить, какова была их встреча.

Генрих был рассеян и взволнован. Он не решился заговорить о графе де Монтгомери, хотя не сомневался, что Габриэль шел от его дочери, когда повстречался с ним. Да он и не собирался подробно расспрашивать о нем. Мы помним, что шел он к Диане с намерением отвести душу, но желанной беседы не получилось.

Он вернулся к себе мрачный и подавленный и всю ночь не спал. Ему чудилось, будто он очутился в некоем лабиринте, из которого нет выхода.