Анатолий Лернер - Завет Нового Времени. Книга первая. Город двух лун

– Президент? – присвистнул Михаил. – Сергей Валерьянович, а я могу поговорить сейчас с президентом?

– Думаю, у вас будет такая возможность, – серьёзно сказал полковник. – Но не сегодня.

– Полковник, а сами-то вы, что по этому поводу думаете?

– Что думаю? Что подлинность находки Голана, возможно, в итоге подтвердится. Возможно, и мы вернём России подлинный текст Евангелия, написанного рукой исторического Иисуса. Возможно. И будем этим по праву гордиться. Но как отразятся эти знания на миллионах верующих? Думаю, эти находки не прибавят им ни знаний об Иисусе, ни веры в него. Ковчег – это всего лишь коробка, в которой хранились останки Иакова, его брата.

– Весть Иисуса предпринимает вторую попытку спасти мир!

– Второе пришествие? Вы сами-то верите во всё это?

– Безусловно! А вы, Сергей Валерианович?

– Приказ будет – поверю.

– Хорошо сказано, полковник.

– Я человек военный и, соответственно, убежденный атеист. Для меня Бога нет, а есть средневековье, в которое нас погружает религия. Моя жена твердит, что я невежда, а между тем – в церковь по выходным из дома сбегает. А после работы в дом войдёшь, а там точно умер кто. Прости Господи! Свечи горят, сама в платочке, ладаном всё провоняла, стоит перед распятием на коленях и плачет. Вот такое чёрно-белое кино. А чего плачет? Как-то я спросил, а она возьми да и ляпни: мол, как это он своих мучителей простил? Вот я бы, говорит, тебе ни за что не простила. Ну, каково? Хоть из дома беги. А ведь двадцать три года вместе. Вот тебе и невежество… – полковник закурил. – Ладно, – сказал он, – допустим, я невежда. Кстати, что за слово такое?

– От старорусского «вежды» – глаза. Невежественный – значит, незрячий.

– Вот, значит, как! – ухмыльнулся полковник. – А вы, значит, зрячие… И что же вы, зрячие, можете сказать о христианском учении?

– Что доктрина искупителей жертвы кровью Иисуса – это реакционная реабилитация человеческих жертвоприношений.

– Вот так, значит? Готовая формула в кармане.

– Значит так.

– А мы, выходит, теперь будем реабилитировать тех, кто был обвинён зря? Достойная задача. Я бы сказал – миссия. Благородно. Но стоит ли при этом обвинять других?

– Зачем обвинять? Просто назвать праведников – праведниками, а убийц – убийцами.

– Нет! Так нельзя. Так и до гражданской войны дойдёт. Вы же знаете наш народ. Чуть что – и хаты палить. Мы лучше переместим внимание туда – на Ближний восток… И на саму личность Иисуса. Восстановим, так сказать, исторический портрет.

– А как быть с портретами тех, кто его окружал?

– Об этом мы ещё подумаем, – сказал полковник, – здесь клип не пройдёт. Здесь нужно большое развёрнутое полотно. Кино. И не чёрно-белое, а – цветное. С деталями, подробностями. Чтобы дети хотели стать не космонавтами, а Иисусами, чтобы у подростков от Иисуса срывало крышу, как от крэка. Чтобы не только девушки, но и их родители влюблялись в него. Нам предстоит влюбить не только в образ, но и в другую его историю, неизвестную большинству. И в эту историю должны будут влюбиться подростки, родители подростков и их родители.

– Замечательные планы, полковник.

– Но прежде ты мне скажи по совести: куда мы денем Пилата? А? Ведь я себя рядом с тобой сегодня ощущаю Пилатом. Возможно, Иисуса казнил Понтий Пилат, а вовсе не евреи. Допускаю! Тем более говорят, что Рим его снял с прокураторства за излишнюю жестокость к местному населению, – полковник хитро ухмыльнулся. В эту минуту он здорово был похож на настоящего белого медведя. И вот медведь заревел:

– Но скажи тогда мне главное: почему народ не поднял восстания за своего царя? Почему не отбил своего Мессию?

– Судя по тому, что на крестах висели зелоты, – сказал Михаил, – а ещё один зелот был отпущен в качестве доброй воли прокуратора, восстание было. И его столь жестоко подавили, что решили вычеркнуть это событие даже из истории Рима. Из новозаветных историй складывается ощущение всеобщей тревоги, но из неё ушли ключевые события. Это помазание на царство Иисуса, вызвавшее всеобщее воодушевление и стихийное восстание, которое он не успел возглавить. Его арестовали. Но и тут не застали учеников Иисуса врасплох. Они были предупреждены Учителем и вооружены двумя мечами. В сцене ареста римляне оказались пострадавшей стороной. Отрезанное ухо римлянина – кровавое подтверждение сопротивления властям при аресте. Иисуса казнили как предводителя смуты. И табличка на кресте о том, что это царь Иудейский, тому подтверждение. Распятие стало всеобщим напоминанием о том, что может статься с любым, даже с мессией, если нарушит волю Рима.

– Значит, преступление Иисуса состояло не в искажении религиозных догм, а в том, что он подбивал массы к мятежу?

– Точно. Зелоты не признавали назначенных первосвященников, служивших в Храме, и стремились вернуть истинных служителей – «сынов Аарона» из колена Левитов. Для них и всего народа это был единственный законный род священников.

– Знаете, Михаил, – сказал полковник, – скажем, еврейский суд признает Иисуса Христа исторической личностью. Но для миллионов верующих это ровным счётом ничего не меняет. Их вера основана не на доказательствах, а на чём-то другом, на чём-то, что лежит вне пределов исторической логики. И не в чуде вера, а как раз наоборот – сама вера является чудом.

– Вы, полковник, говорите словами апостола Павла.

– Правда? – удивился тот. – И что?

– Говорят, у Павла не сложились отношения с Иаковом, «братом Господним». Настолько не сложились, что Павел, как бывший стратег карательных экспедиций против «первых христиан» – ессеев, предпринял попытку физического устранения Иакова.

– Интересно. Очень интересно… – глаза полковника ввинчивались в зрачки Михаила. – Нельзя примирить непримиримое. Да? Хотите попробовать? – спросил полковник, гася окурок и поднимаясь. А Михаил почувствовал скрытый вызов, и жестяной взгляд начальника тюрьмы вернул его в реальность, где вся вселенная была заключена в пространстве тюрьмы.

– Что-то я устал, – сказал полковник, – на сегодня достаточно. Знаете, работа превращает меня в животное. – Полковник вышел из-за стола и добавил: – Рад был беседе. О Павле у вас будет с кем поговорить. Сейчас, как я уже сказал, вас переведут в санчасть. Отдыхайте, чувствуйте себя как дома.

– Спасибо вам, Сергей Валерьянович.

– Конвой! – крикнул полковник Скрипник, приветливо кивая Михаилу. Дверь кабинета распахнулась, и на пороге возникла фигура конвойного. Тот подошёл к полковнику и о чём-то доложил на ухо.

– Заключённый Левин! – окликнул полковник Михаила. – А что это все про видение говорят? Это что, правда? Или какой фокус? Может, вы тоже у нас гипнотизёр?